Рыцари света, рыцари тьмы

Сен-Клер так и застыл на месте. Язык у него присох к гортани, а в голове тяжелыми ударами отдавалось: «таинственному источнику знаний… привести вас к невиданному открытию». Все прежние представления о неподкупности остальных семи собратьев развеялись, словно пепел, и он едва слышал, что тем временем говорила ему Алиса:

— Я не могу поступить иначе, как счесть вас всех отступниками, презревшими и нарушившими обеты, которые вы едва успели принести. Теперь вы надеетесь вырыть сокровища, по праву принадлежащие другим. — Она сердито взглянула на него и поджала губы: — Вы в королевстве Иерусалимском, брат Стефан. Все здесь, на земле и под землей, принадлежит верховному правителю — моему отцу. Какие бы ценности вы там ни искали — и совершенно не важно, нашли уже или нет, — они принадлежат только ему, знает он о них или пока еще нет. Впрочем, я подозреваю, что это вас нимало не заботит, верно? Когда вы с вашими подельниками отроете эти богатства, эти пресловутые сокровища, вы ведь намереваетесь немедленно скрыться, прихватив их с собой и забросив свои прежние обязанности и служение.

Сен-Клер едва соображал, о чем речь: в голове у него мутилось от мысли, что среди их немногочисленной братии завелся предатель. Но кто бы это мог быть?! Он смятенно вызывал в памяти лица монахов-рыцарей, прикидывая, какие у кого слабости, и надеясь таким образом получить ключ к разгадке.

— Отвечайте! Разве я не разгадала ваш замысел?

Стефан смигнул и уставился на озлобленное Алисино лицо.

— Простите меня, сеньора, — удрученно покачал он головой, — я забылся. Какой наш замысел вы разгадали?

— Вы собираетесь присвоить сокровища и попытаться сбежать с ними. Но я вам не позволю.

— Сбежать? Сбежать с ними? Мы же монахи, а не разбойники!

— Ха-ха! Спешу напомнить вам, сир, ваши же недавние признания, когда вы клеймили священников и клириков за их злодеяния! Что же мне остается думать после ваших слов — что монахи не такие?

— Но мы не такие, сеньора! Я уже говорил вам: мы — новый орден, отличный от всех прочих!

Заразившись Алисиным раздражением, Сен-Клер тем не менее впадал во все большее замешательство: пока он не услышал от принцессы никаких серьезных обличений, кроме подозрения в присвоении сокровищ — материальных ценностей. Не было упоминаний ни о тайном обществе, ни о заговоре или измене — ничего, прямо указывающего на существование ордена Воскрешения или иных опасных для братии доказательств. Впрочем, по обвинениям принцессы невозможно было судить об ее истинной осведомленности касательно деятельности в конюшнях. Решившись принять неизбежное, Стефан встал и спокойно обратился к принцессе:

— Будьте так добры, сеньора, скажите, как вы намереваетесь распорядиться этими сведениями и чего требуете от меня.

— Я собираюсь выдать вас: уведомить отца о вашей деятельности, равно как и патриарха-архиепископа, поскольку сначала именно ему вы и ваши собратья лживо клялись в преданности.

— Выдать нас? А вы и вправду уверены, что мы замышляем вероломство?

— А что мне остается думать? — Она выпрямилась на сиденье и уничтожающе взглянула на него. — Ваше поведение не оставляет мне выбора, а моя совесть — иного способа действий. С тех пор, как я убедилась в ваших намерениях, я не могу спать спокойно: не так-то приятно навлекать смертную кару на девятерых монахов, которые доселе вели себя столь героически.

Стефан понимал, что принцесса лукавит: в ее возмущении явственно проглядывало бессилие. Женщина, бесстыдно похитившая его, пыталась уверить его в том, что мучается совестью. Стефан решил резко изменить тактику.

— Почему девятерых, сеньора? А как же братья-сержанты?

— Они тут ни при чем, — с жаром возразила Алиса. — Сержанты ни в чем не замешаны; я в этом ничуть не сомневаюсь, как и в том, что все девять монахов — изменники. Ваши младшие собратья даже не подозревают о том, что происходит прямо у них под ногами, а вся вина ложится непосредственно на вас, рыцарей. Вы в прошлом — благородные сеньоры, а значит, по своему происхождению и воспитанию способны были отличить правду ото лжи еще до того, как дали священный обет… — Она, помолчав, нахмурилась. — Как вы могли решиться на подобное после всех событий и прозрений вашей юности, о которых вы только что рассказывали с такой горечью?

Стефану страстно захотелось напомнить принцессе об ее собственных неблаговидных поступках, но он сдержался и вместо этого отвернулся, пробежав глазами по безмятежной, залитой светом зале, а затем снова опустился на сиденье. Взглянув прямо в глаза Алисе, рыцарь изобразил на лице размышление.

— Простите мою дерзость, сеньора, но объясните же мне… каким образом все эти… как вы сами выразились, гнусности, стали вам известны?

По тому, как Алиса растерянно заморгала, Стефан понял, что она не ожидала подобного вопроса. Впрочем, принцесса тут же овладела собой.

— Сначала?

— Да, с самого что ни на есть начала.