Рыцари удачи. Хроники европейских морей

Так продолжалось до 1517 года, когда турецкий султан Селим I присоединил Египет к своей империи. Новые хозяева дельты Нила оказались людьми дело­витыми, чуждыми всяческих сантиментов. Египет раз­делил печальную судьбу Греции, тоже покоренной ос­манами. Много древних памятников было разрушено, а иные и вовсе исчезли без следа. В их число попал и Фарос. В 1570-х годах турки окончательно разобрали его постамент на постройку своей крепости, и летом 1962 года в море на семиметровой глубине были обна­ружены лишь одна колонна и статуя Посейдона...

Уникальное сооружение перестало существовать. Но жизнь его продолжалась в легендах. Особенно живучей и популярной стала одна, связанная с «ярусом восьми ветров». Ее-то и использовал американский писатель: при чтении его книги невозможно не вспомнить страж- скульптуру Александрийского маяка. Правда, вместо сурового воина у него - баран и петушок...

В той же «Альгамбре» Ирвинг приводит еще одну легенду, явственно перекликающуюся с легендой о звездочете. Ее источником он называет араба Аль Маккари, занимавшегося историей магометанских династий в Испании. Вот что сообщает Ирвинг, ссылаясь на своего осведомителя:

«В Кадисе, говорит он, прежде была квадратная башня высотою более ста локтей, сложенная из громад­ных глыб, скрепленных медными скобами. На вершине лицом к Атлантике стояла статуя с посохом в правой руке и указательным пальцем левой показывала на Гибралтарский пролив. По рассказам, ее когда-то пос­тавили готские владыки Андалузии и она служила маяком и указаньем мореходам. Мусульмане - берберы и андалузцы - считали, что она имеет волшебную власть над морем. Правя на нее, шайки пиратов из на рода по имени Майюс приставали к берегу на больших судах с двумя квадратными парусами, один на носу, один на корме. Они являлись каждые шесть или семь лет; истребляли всех встречных на море; по указанью статуи проплывали через пролив в Средиземноморье, высаживались в Андалузии, предавая все огню и мечу; и область набегов их простиралась до самой Сирии.

Наконец, уже во времена гражданских войн, му­сульманский флотоводец захватил Кадис, прослышал, что статуя на вершине башни - из чистого золота, и велел ее снять и расколоть; она оказалась из золо­ченой меди. С разрушением истукана рассеялось и заклятье над морем. Пираты из океана больше не появлялись, только два их корабля разбились у берега, один возле Марсу-ль-Майюса (порта Майюсов), другой неподалеку от мыса Аль-Аган.

Вероятно, эти морские разбойники, упоминаемые Аль Маккари, были норманны».

Книга Ирвинга «Альгамбра», включающая обе эти легенды, появилась из печати в 1832 году. А уже год спустя по другую сторону океана его собрат по перу рассыпал по бумаге звонкие строки:

Вот мудрец перед Додоном

Стал и вынул из мешка

Золотого петушка «Посади ты эту птицу,-

Молвил он царю,- на спицу;

Петушок мой золотой

Будет верный сторож твой:

Коль кругом все будет мирно,

Так сидеть он будет смирно;

Но лишь чуть со стороны

Ожидать тебе войны,

Иль набега силы бранной,

Иль другой беды незванной,

Вмиг тогда мой петушок

Приподымет гребешок,

Закричит и встрепенется

И в то место обернется».

Обычно комментаторы «Сказки о золотом петуш­ке», особенно после статьи Анны Ахматовой, специ­ально посвященной этому вопросу, указывают, что Пушкин взял этот сюжет как раз из Ирвинговой «Аль­гамбры»: там петушок, и здесь петушок, причем с абсолютно одинаковыми функциями. Вот только баран у Пушкина исчез... Казалось бы, прямое заимствование налицо. А так ли это? Не упускается ли тут из виду фактор времени? Нам ведь и сегодня-то не каждый день удается подержать в руках книгу, вышедшую в Америке всего лишь год назад. Вот что пишет, к примеру, Александр Сергеевич летом 1836 года: «В Нью-Йорке недавно изданы „Записки Джона Теннера"...». Недавно! Недавно - это шесть лет назад, в 1830 году. Пушкин познакомился с этими «Записками» по парижскому изданию 1835 года - по прошлогод­нему. Ирвинг к тому времени был хорошо известен в России: его переводил декабрист Николай Бестужев, его печатала, в числе прочих, «Литературная газета», издаваемая Пушкиным, им зачитывался Гоголь, его имя значилось и под предисловием к «Запискам Джона Теннера». Но... ни в письмах поэта, ни в его дневни­ках, ни в записях, относящихся к периоду до 1833 года, когда Пушкин начал работать над этой сказкой, аме­риканский писатель не упоминается.