Рыцари удачи. Хроники европейских морей.

В такой ситуации потомкам Ромула не оставалось ничего другого, как вспомнить старые времена и вновь ударить челом греческим корабелам, еще недавно име­нуемым ими варварами. На Средиземном море опять зазвучала эллинская речь, но в ней теперь куда чаще проскальзывало слово «Константинополь», нежели «Пирей» или «Коринф». С середины VII века греческий стал государственным языком Византийской империи, решительно потеснив латынь. Золотые и серебряные римско-греческие монеты стали появляться во всех кон­цах известного тогда света, вплоть до Южной Индии.

Однако сказать, что у Византии не было соперников, было бы неверным. Соперники были, менялись лишь имена претендентов на гегемонию в Средиземноморье. Постепенно из их числа выделились три самых серьез­ных - все те же Пиза, Генуя и Венеция.

Венеты во время похода Аттилы на Рим осели в районе разрушенной Аквилеи и в 568 году на берегу прелестной лагуны, покрытой кружевом из ста восем­надцати островов, основали свою столицу. Бывало и по-иному. «В Пизе,- сообщает Макьявелли,- из-за вредных испарений в воздухе не было достаточного ко­личества жителей, пока Генуя и ее побережье не стали подвергаться набегам сарацин. И вот из-за этих набегов в Пизу переселилось такое количество изгнанных со своей родины людей, что она стала многолюдной и могу­щественной». Немного наивно, а «испарения» - прямая дань теориям Гиппократа. Но в общем верно. Новым блеском засверкали Мантуя и Лукка, Флоренция и Неа­поль, Сиена и Болонья. Короткое время спустя многие из них могли уже потягаться с Византией, и призом в этом состязании была независимость. Они получили ее, иначе и быть не могло: география на протяжении веков властно диктовала свои условия людям, древние порто­вые города сохраняли свое значение независимо от лю­бых потрясений. Менялись их названия, менялось насе­ление, менялся язык. Оставалась торговля, оставалось пиратство, оставалась война всех против всех. Смещал­ся лишь акцент, да и то незначительно.

Хаос, царивший на суше, отражался в зеркале морей. Те, кто выходил на большие дороги континен­тов, неизбежно, рано или поздно, оказывались и на больших дорогах морской торговли, а все новшества, вводимые в сухопутных армиях, немедленно приспосаб­ливались к войне на море. И все эти бедствия тыся­чекратно усиливались беспрерывными набегами кочев­ников и смешением наречий. Если киликийские или критские пираты античности говорили со своими жерт­вами на понятном им языке, то теперь нужно было быть незаурядным полиглотом, чтобы разобрать, что кричат с встречного корабля,- то ли спрашивают доро­гу, то ли предлагают обменять жизнь на кошелек.

Горцы толпами спускались в долины, чтобы грабить земледельцев; земледельцы поднимались в горы, чтобы завладеть скотом горных племен; кочевники пустынь опустошали плодородные оазисы и речные долины; жители речных долин устраивали засады на кочевников, чтобы отбить у них верблюдов.

И взоры всех их постоянно были обращены к морю. Мимо пустынных берегов плыли неслыханные богат­ства, стоило лишь протянуть руку. Те, кто отваживался на это, побуждаемые голодом или алчностью, первым делом обзаводились флотом, если они были береговыми жителями. А если не были? Пришельцы, не знавшие мо­ря, перенимали искусство судовождения у аборигенов, смешивались с ними, и на исторической арене появля­лась новая морская нация. Иногда - ненадолго, иногда - на века. Так, например, поступали вандалы, в течение трех десятилетий грабившие на чужих кораблях побережья всех государств и островов от Испании до Греции и от Африки до Венеции и Мар­селя.

Римский философ и сенатор Аниций Манлий Севе­рин, больше известный под именем Боэций, долгое вре­мя подвизавшийся при дворе Теодориха на ролях первого министра, в одном из своих сочинений дал принципиально новое определение «золотому веку». Если для античных авторов «золотой век» - это время, когда не существовало рабства и все люди были равно­правны, то для Боэция «золотой век» - это эпоха, когда не было морских разбойников.

Во времена Боэция и даже чуть позже Византия могла еще позволить себе ухмылки: битвы громыхали на чужих территориях (например, у берегов Египта, где в 645 году ромеям удалось внезапным наскоком захватить Александрию и спалить арабские верфи вместе с кораблями). Тем неожиданнее для нее оказа­лась осада Константинополя арабами, начавшаяся в 673 году при Константине IV и растянувшаяся на семь лет. Она была отражена и закончилась тридцати­летним миром, но с той поры на Средиземном и Черном морях оживленно заговорили об арабском фло­те, участвовавшем в нападении наряду с армией.