«Рекомендовать» рыцаря могли на основании измены, убийства, оставления собрата по оружию на поле боя, похищения женщины или насилия над ней, нарушения данного слова, ростовщичества, мезальянса (неравного брака) и покушения на честь дам злословием о них. Первые пять считались непростительными и обвиняемого в них осыпали насмешками и бранью и били все рыцари и оруженосцы до тех пор, пока он не соглашался отдать лошадь, что приравнивалось к признанию собственной вины. Тогда слуги обрезали подпруги его седла и сажали «рекомендованного» вместе с седлом верхом на барьер, где он и должен был просидеть до конца турнира (рис. 14). Лошадь же отдавали трубачам и менестрелям. Дворян, замеченных в мезальянсе, наказывали не столь строго. Их также били до тех пор, пока они не согласятся отдать коня, но коня не отбирали. В течение турнира такой рыцарь, оставаясь на коне, должен был находиться в пространстве между барьерами под охраной герольда. Там он сдавал все свое оружие. На барьер его могли посадить только в том случае, если он пытался вырваться на свободу. Освободить рыцаря от наказания за неравный брак мог только один из предводителей турнира, коснувшись его турнирным мечом или палицей. Такого рыцаря уже нельзя было снова «рекомендовать» на том же основании, после чего он мог взять себе новую гербовую фигуру и дополнить герб новыми элементами. Рыцарей, которые злословили о дамах, били до тех пор, пока они громко, в полный голос не просили у дам пощады и обещали впредь никогда не отзываться о них дурно. Любое из этих
наказаний считалось правомерным лишь после разбирательства и вынесения соответствующего решения судьями.
После церемонии в монастыре шлемы и знамена возвращались их владельцам, а вечер посвящался танцам.
На следующий день в полдень все участники должны были явиться на ристалище невооруженными (разрешалось иметь только жезлы) в сопровождении знаменосцев со свернутыми знаменами. Первой на ристалище появлялась партия рыцарей зачинщика.
Некоторое время они гарцевали на конях, затем гербовый король громко зачитывал им правила турниров и призывал поклясться их исполнить. Рыцари поднимали правую руку и отвечали возгласом одобрения: «О-эй! О-эй!» Затем подобным образом к присяге приводили партию рыцарей защитника.
Вечер, как и в предыдущие дни, завершался танцами, после которых судьи выбирали двух самых красивых и благородных дам и, взяв их под руки, в сопровождении гербового короля и персе-вантов обходили с ними зал церемонии. Один из персевантов нес длинную белую вуаль, расшитую золотыми блестками
За полчаса до начала турнира (обычно он начинался в полдень) на ристалище появлялись дамы и занимали места на трибунах. Затем верхом прибывали судьи, гербовый король и почетный рыцарь, впереди которых двигались трубачи. Оставаясь на конях, они проверяли все ли в порядке: правильно ли натянуты канаты, на месте ли рубщики канатов и пр. После этого почетный рыцарь на боевом коне въезжал на поле между канатами и останавливался. Судьи снимали с него шлем и передавали его гербовому королю, который относил шлем на дамскую трибуну. Далее на трибунах занимали свои места судьи и гербовый король.
К десяти часам утра участники турнира должны были уже позавтракать. Около двух часов длилось облачение в турнирное снаряжение. В одиннадцать часов герольды и персеванты объезжали постоялые дворы, где остановились рыцари, крича: «Оставляйте шлемы, оставляйте шлемы, сеньоры рыцари и оруженосцы! Оставляйте шлемы, разворачивайте знамена и ступайте за знаменем вашего предводителя!» Затем каждый участник турнира в сопровождении своих людей медленно направлялся к апартаментам своего сеньора-предводителя. Для того чтобы турнир не перерастал в групповое побоище, количество конных слуг строго регламентировалось. Так, принц мог привести с собой четырех, граф — трех, рыцарь — двух, а оруженосец — одного конного слугу. Число пеших слуг не ограничивалось. Позади рыцаря или оруженосца, держась строго в хвост коню хозяина, на хорошей лошади ехал знаменосец, облаченный в доспехи, наручи, поножи, перчатки, шлем или железную шляпу и накидку с гербом сеньора. Дурным знаком и страшной провинностью для знаменосца считалось выронить знамя.