Рыцарский долг

— Коронация оказалась сущим фарсом. Наутро в воскресенье Фридрих, ожидая прибытия патриарха, начал репетировать церемонию, в которой он должен был выступить главным действующим лицом, подобно коронациям, которые происходили в Палермо, Риме и Аахене. День подходил к концу, но, кроме преданных императору архиепископов Палермо и Капуи, в церкви Святого Гроба не появился не только патриарх Геральд, который по закону должен был совершить помазание, но и ни один из духовных лиц иерусалимского патриархата. Глупее ситуацию трудно себе представить. Фридрих уже вызвал с Мальты свой флот, чтобы тот сопровождал его в Италию, земля Палестины горела у него под ногами, но оставить освобожденный город, не увенчавшись короной, он не хотел, да и, по большому счету, уже не мог. Тогда фон Зальца и предложил Фридриху, чтобы он не устраивал торжественную мессу, а просто взял с алтаря корону и, без причастия и помазания, отнес ее к своему трону и сам возложил себе на голову. Фридрих вынужден был согласиться. Глашатаи объявили о начале церемонии. Церковь заполнили моряки — пизанцы, генуэзские арбалетчики и германские рыцари. Впереди всех стояли фон Зальца и тевтонские магистры, одетые в свои белые плащи с черными крестами. Рядом с ними, надутые как сычи, расположились великий прецептор[22] тамплиеров со свитой и несколько госпитальеров. Они присутствовали как бы неофициально, наблюдали за происходящим и копили впечатления, чтобы донести их до ушей патриарха, который, в свою очередь, отчитывался обо всем перед папой Григорием. Церемония заняла всего несколько минут. Фридрих чуть не вбежал внутрь, поспешно приблизился к алтарю, схватил с него заранее приготовленную корону и быстро нахлобучил ее себе на макушку. Корона оказалась мала, все время норовила слететь, и ему пришлось все время придерживать ее рукой. Затем Герман фон Зальца вышел вперед и огласил присутствующим вначале по-германски, затем по-франкски письмо императора, описывающее его деяния, начиная с того, как он взял крест в Аахене. Он описал жесткие меры, которые предпринял против него папа, возлагая вину не столько на понтифика, сколько на тех, кто вводил его в заблуждение, прозрачно намекая на происки акрского клира. В заключение он, отбросив всяческие иносказания, направил самые жестокие упреки в сторону патриарха и его сторонников, описывая их как лжехристиан и говоря, что они, пытаясь очернить образ императора, злонамеренно мешали заключению мира и освобождению Святой Земли. После этого император немедленно покинул церковь и, не снимая короны, проследовал в резиденцию госпитальеров, где приступил к переговорам с английским епископом, магистрами тевтонцев и госпитальеров, великим прецептором тамплиеров и прочими знатными людьми, которые готовы были принимать участие в укреплении и защите Иерусалима. Эти переговоры продолжались до утра, однако не достигли никакого результата. Камнем преткновения стала, в первую очередь, цитадель — башня Давида. Император пообещал ее тевтонцам, но тамплиеры, оставленные по договору без резиденции, требовали, чтобы ее отдали им в качестве замены.

Спор, грозивший затянуться надолго, разрешился самым неожиданным образом. Рано утром в город прибыл архиепископ Кесарийский и у врат церкви Святого Гроба от имени патриарха объявил о том, что на Иерусалим наложен интердикт.[23] Эта весть буквально оглушила как паломников-богомольцев, так и воинов-крестоносцев. Над городом повисла зловещая тишина. Разочарованные богомольцы, помолившись у запертых дверей знаменитых церквей и не получив отпущения крестоносного обета, стали собираться в обратный путь. Теперь положение как Фридриха, так и патриарха, стало окончательно запутанным, что, конечно, играло на руку папе, который в сложившейся ситуации выступал в роли главного арбитра и мог действовать так, как ему заблагорассудится.