Рыцарский пояс. Тень Северного креста

– Когда меня захватили в плен эти звери окаянные, мне было пятнадцать, – начала она. – Брали меня прямо во дворе, на раскисшей земле, всем скопом. Как я выжила, сама не понимаю. Потом приставили меня к работе, в замке убирать да комтуру прислуживать. Тогда другой здесь был, таким не баловался. Но с воинами гарнизонными было мне трудно. Любой из них брал меня, когда хотел и где хотел. На мое счастье, понести я не смогла. А через несколько лет меня оставили в покое. Красавицей я никогда не была, а тут и состарилась как-то очень быстро. С тех пор просто служу в замке, а они себе другие развлечения находят.

Женщина тяжело вздохнула, вспоминая пережитое.

– Я ведь тоже руки на себя наложить хотела, – продолжила она свой рассказ, – но меня остановил местный священник. Старенький был совсем, но не злой, как другие. Душу человеческую понимал. Он и научил меня терпению. И ты терпи, голубка. Жизнь ведь на этом не кончается, может, и смилуется над тобой Господь, подсобит в родные края вернуться.

– Ты думаешь, такое возможно, Опка?

– А почему нет? Не век же тебе в этом подвале сидеть. Как понесешь, так тебя на свет божий выпустят. Сторожить будут строго, но все в руках Господа. Нельзя терять надежду.

Ободренная словами служанки и устрашенная ее участью, куда более горькой, чем собственная, Малгожата немного успокоилась, взяла себя в руки и набралась терпения. Тем более что Опка все время была рядом, отвлекала разговорами, успокаивала и поддерживала. Понести девушке удалось лишь после трех месяцев каждодневных посещений комтура, недовольного тем, что он трудится впустую. Зато потом ее выпустили из опостылевшего подвала, и она наконец-то увидела солнце над головой. Рожала она в начале осени. Родила сына. Комтур велел назвать его Герхардом, но она называла Станеком. Мальчик, подрастая, отзывался на оба имени, он рано постиг науку хитрости и никогда не давал знать окружающим, что откликается на польское имя и понимает родной язык.

Возможность сбежать из плена представилась, только когда малышу Герхарду-Станеку было уже около двух лет. Противостояние между орденом и Польским королевством не ослабевало и время от времени прорывалось военными конфликтами, более или менее длительными. Одному из соседних замков потребовалась помощь, и комтур Нессау со своим отрядом поспешил на призыв – бить ненавистных поляков где придется и когда придется ему было в радость. Охрана пленников ослабела. Опка сумела уговорить одного из охранников помочь им бежать. Малгожата, у которой не было никакого имущества и тем более ценностей, вынуждена была расплатиться с воином тем, что имела, – своим телом. Но это оказалось не так и страшно. Воин был молод, недурен собой, а главное, не был жесток с ней, просто взял, что ему предложили, и удовлетворенно покряхтывал, пока получал свое. Потом встал, натянул штаны и отвернулся. Но в результате женщины получили двух лошадей и возможность потихоньку ускользнуть из крепости.

В конце июля, в ясный и солнечный день, к воротам поместья Гжелица подъехали на уставших конях две женщины. Стоявшие на страже воины не знали их, и в ответ на высказанное одной из них желание видеть хозяина владения отправили гонца к пану Гжегожу. Он появился довольно быстро и, увидев двух всадниц, перед одной из которых в седле сидел маленький мальчик, покачнулся и едва не упал. Стоявший рядом воин успел поддержать своего хозяина, а тот не отрывал глаз от молодой женщины с ребенком и не мог произнести ни слова.

– Вы не впустите меня, отец? – раздался голос, такой знакомый, хотя саму всадницу узнать было трудно.

– Девочка моя! – воскликнул пан Гжегож, наконец придя в себя. – Радость сердца моего! Какое счастье!

И он кинулся помогать дочери спешиться.

– А это кто же? – недоумевал он.

– Это мой сын, – непривычно твердым голосом ответила Малгожата, – и если вы не примете его, мне придется уехать.

– Ты говоришь глупости, моя дорогая малышка, – отозвался отец. – Пойдем скорее в дом, и ты мне все расскажешь.