Рывок в неведомое

«А если председатель из Черного озера ошибся?.. Или, предположим, форпостовский председатель заболел и послал вместо себя другого делегата, случайно похожего на Соловьева? – У Голикова замерло сердце. – Или даже так: а если и записку прислал человек Соловьева?.. Что, если в этом и состоял замысел «императора»: задержать по дорого форпостовскую делегацию, навлечь на нее подозрение, тем более что Голиков еще мало кого знает в лицо, и создать инцидент?»

Голиков похолодел при мысли, что он чуть не подыграл Соловьеву. И Аркадий Петрович снова представил, как бы он выглядел сначала в Ужуре, а потом в Москве, если бы это случилось. И представил глаза Касьянова: «Я же тебя предупреждал: эта работа не для детей. Здесь свихивались и солидные люди».

«Ладно, ничего страшного пока не произошло. Если написавший записку обознался – это одно. А если те трое все же бандиты, то я теряю время. Нужно их задержать и опознать. Ждать перерыва некогда. Если на скамейке Соловьев, то гранаты могут полететь в любую минуту. Значит, нужно подготовить группу под видом еще одной опоздавшей делегации. Будем учиться у Соловьева на ходу. Но это потребует минимум четверти часа. А чтобы бандиты обождали швырять гранаты, приметив суету, их надо заинтриговать. Чем?! Я предложу обсудить письмо к Соловьеву и его людям».

Трое в башлыках продолжали неподвижно сидеть возле стены. Похоже, они старались не обращать на себя внимания.

«А где же настоящие форпостовские делегаты? – подумал Голиков. – Убиты?! Нет. Нужно думать, уведены в лес заложниками – на случай, если Соловьев и эти двое попадут к нам в плен. «Император» – человек предусмотрительный».

И еще мелькнуло: «Как же Соловьев про себя смеялся над нами, когда сюда, на съезд, его сопровождала наша охрана!»

Но эти мысли мешали Голикову, и он их оборвал. Пора было действовать. Первое – надо посвятить в план Каташкина. Человек он решительный, но смелость в нем сочетается с нервозностью. На такой должности хорошо бы иметь человека с более уравновешенным характером. Но где его возьмешь? А у Каташкина имелись свои преимущества: он родился в этих местах, сотни людей знал в лицо. Странно, что он не заметил подмены. Правда, в полумраке и башлыках можно не узнать и родного дядю.

Когда Голиков повернулся к председателю исполкома, тот сердито слушал хитренького мужика, который говорил: раз хлеб и другие продукты из-за бандитов возить опасно, то, пока не будет пойман Соловьев, со сдачей налога следует повременить.

– Мы тебя, Каблуков, – выкрикнул Каташкин, – пошлем завтра в Поволжье. И ты объяснишь там людям, у которых дети умирают с голоду, почему ты приехал к ним с пустыми руками…

Голиков наклонился к Каташкину:

– Прочтите записку. У меня есть мысли.

Каташкин рассеянно кивнул и, не спуская Глаз с выступающего, зажал в пальцах бумажку, но читать ее не стал, потому что мужик опять начал говорить: раз помирают детишки, хлеб надо поберечь, а потом…

Каташкин собирался было опять ему возразить, но взгляд его упал на развернутую записку.

– Товарищи!.. – громко и взволнованно произнес Каташкин.

Голиков обмер от сверкнувшей догадки, что председатель исполкома сейчас сделает. Он хотел Каташкина остановить…

– Товарищи, среди нас находится Соловьев!

Даже у Голикова от этих слов мурашки пробежали по спине. Но озноб в позвоночнике не уменьшил досады на глупость исполкомовского председателя.

– Гражданин Соловьев, – голос Каташкина зазвенел под сводами церкви, – я предлагаю вам…

Что собирался предложить Каташкин, осталось неизвестным.

…Восстанавливая последовательность событий, Аркадий Петрович помнил, что обратил внимание: трое в башлыках не вскочили с мест, будто слова Каташкина относились не к ним. И это смутило Голикова: «Ошибка?!» И он возблагодарил судьбу, что отказался от своего первоначального плана, когда могли пострадать невинные люди.

Эти впечатления и мысли вместились в первые короткие доли секунды, потому что в следующее мгновение, прежде чем остальные делегаты успели оглядеться и вскочить с мест, раздалось несколько револьверных выстрелов. Зазвенели стекла, и погасли керосиновые лампы. Последней звякнула и потухла яркая, двенадцатилинейная, с расписным фарфоровым резервуаром для керосина, что стояла на столе президиума. И стало абсолютно темно.

Голиков успел крикнуть: «Ложись!», ожидая, что в зал полетят гранаты. В кромешной тьме с гулким грохотом опрокинулись на каменный пол тяжелые скамейки. Кто-то охнул от боли, хлопнула дверь, послышалась возня.

– Никого не выпускать! – снова крикнул Голиков.

Опять началась стрельба. Он отскочил в нишу возле стола и выхватил маузер. Что делать дальше, Голиков попросту не знал. Выстрелы оборвались. Возня продолжалась. Стоило чиркнуть спичкой, как бандиты снова могли открыть стрельбу. Кроме того, кругом был разлит керосин. Но держать людей в напряжении, в полной темноте тоже было нельзя.

– Товарищ Голиков, мы этих бандюк схватили, – раздался во мраке напряженный голос, будто человек взвалил на себя большую тяжесть.