Рыжая

Я с трудом села и зачем-то положила ладонь на рукоятку меча. Из носа текла тоненькая струйка крови; я не утирала её, наблюдая за тем, как она обагряет серебряный клинок. Стало вдруг слишком всё равно.

— Не пытайте её больше. Мы хотели украсть меч затем, чтобы досадить Снейпу, поскольку ненавидим его. С той же целью мы напали на портреты бывших директоров, — слабо пропищала Дафна.

— Я не настолько тупа, чтобы поверить тебе, девчонка! — закричала Алекто. Вдруг она повернулась к перепуганным донельзя слизеринцам, которые столпились у двери. Ни у одного из них больше не было торжественного выражения лица. — Кто желает ещё попытать дрянную предательницу крови на глазах у её предателей-друзей? Давайте же, трусы...

Я без эмоций наблюдала за тем, как тот странно знакомый мне парень несмело поднял руку. Молча и без движений следила за тем, как он подошел ко мне. И даже встала, чтобы грудью принять проклятье.

С побледневшим лицом парень взмахнул палочкой, пустив невербальное заклинание. Но вместо ожидаемой вспышки боли я получила странное чувство расслабления.

Падай и кричи во всю глотку.

Но заче...

ПАДАЙ И КРИЧИ!

В моем теле не было сил бороться с голосом, который внезапно заговорил в голове, и я просто сделала, как он велел.

Делай, как я говорю. Теперь извивайся и кричи ещё громче. Плачь и смейся.

Я послушно захохотала, согнувшись в истерическом припадке, уже не думая, что я делаю. Голос внутри был слишком убедительным.

Прикинься сумасшедшей. Можешь перестать кричать.

Ещё пару минут голос повторял указания в моей голове, а потом вдруг исчез, и я снова ощутила контроль над происходящим. Поняла, что только что была под Империусом, и что по инерции до сих пор истерически смеюсь.

— Алекто, а она не могла сойти с ума? — вдруг с опаской прозвучал голос Амикуса. Алекто вдруг стала выглядеть испуганной. Я не смогла сдержать ещё одного приступа надорванного смеха. Он переливался со всхлипами рыдающей Дафны.

— ПРЕКРАТИТЕ! Дафна тогда сказала правду! — простонал Теодор. — Мы просто... хотели навредить Снейпу...

Ко мне подошёл Амикус и что-то произнес, направив палочку. Пока перед глазами не встала черная пелена, в голову пришла ироничная мысль: возможно, это третье из Непростительных, которым я сегодня подверглась.

Теодор

Рыжая второй день лежала в глубоком обмороке, и мы с Дафной почти всё время не отходили от её кровати.

— А ведь она нас спасла, если так подумать, — тихо пробормотал я, не переставая вглядываться в худое белое лицо Джинни, на контрасте обрамленное огненно-рыжими волосами. — Если бы она не захохотала, то Кэрроу переключились бы на нас, или не успокоились бы, пока не убили её...

— По-моему, они не так далеко от этого ушли, — всхлипнула Дафна, наливая себе ещё успокоительного зелья из флакона. — И если бы Снейп так рано не вернулся, они бы продолжили пытать её и нас даже в больничном крыле.

Крёстный вернулся спустя пару часов после того, как Амикус непонятно зачем погрузил Джинни в сон. И повел себя самым неожиданным для меня образом: я ожидал от него всего, включая круциатусы, но не такого. Вместо того, чтобы устраивать разнос мне, Дафне и Рыжей, он взбесился на Кэрроу так, что пробирки с колбочками полопались. Звучали обвинения вроде: «я здесь решаю, какие наказания назначать своим ученикам», «вы совершили психологическое и физическое насилие не на ком-то, а на представителях древних чистокровных родов, включая моего крестника, на глазах у представителей других древних чистокровных родов, и если узнают родители, вас в лучшем случае уволят, и даже сам Темный лорд вас не спасёт». В конце концов, Кэрроу вышли из кабинета и больше мы их не встречали, а Снейп, даже не посмотрев меня, приказал мадам Помфри позаботиться о нас.

К пятому на двоих флакону успокоительного зелья о том, что произошедшее — не кошмарный сон, стала напоминать лишь лежавшая в беспамятстве холодная Джинни. Больше всего мы с Дафной боялись, что она сошла с ума, свихнулась от Круциатуса; мадам Помфри, тем не менее, сказала, что раньше времени строить такие догадки не стоит. О Джинни она заботилась прямо с каким-то материнским чувством, видимо, привыкла к ней, за такое количество раз, когда Рыжая оказывалась в больничном крыле.

К нам пару раз заходили деканы, лишь спрашивая о самочувствии, кивая и уходя. Из учеников же нас навестил только Майкл Корнер (хотя как — нас, он молча сидел рядом с белой как мел Рыжей) и Луна Лавгуд, принесшая с собой что-то, похожее на сушеный помет докси.

— Съешьте, это отгонит от вас мрачные мысли, — она со спокойной улыбкой положила комочки на прикроватную тумбочку. — И я хотела бы извиниться.

— За что? — чуть оторопело спросил я, глядя на эту чудачку.