Рыжая кошка

— Вы мне уже надоели, — сказал Лео Маккью, провел большим пальцем по усам и закрыл дверь комнаты для допросов. Я попытался что-то вякнуть, но Майк пнул меня ногой под столом. Маккью собрал кворум: я, Майк Метц, Рита Флорес, Тина Вайнс и сам толстяк снова сидели в Седьмом участке. Дело было в четверг, ранним утром, и все мы пили кофе и протирали заспанные глаза. Маккью был прав: последнее время мы с ним виделись слишком часто.

Все началось в воскресенье в кирпичном бункере на шоссе номер 7, где размещалось Уилтонское полицейское управление. Я провел там весь день в окружении предсказуемо враждебных людей из правоохранительных органов Коннектикута: пары уилтонских детективов, начальника уилтонского ПУ и типа из прокуратуры штата. Я либо сидел и ждал, либо отвечал на вопросы и давал показания.

История моя была проста и почти правдива. Я приехал в Уилтон, рассчитывая увязать кое-какие нити в моем расследовании (а конкретнее, хотел обсудить с Дирингом его очевидно ложные утверждения, будто Холли никогда не навещала отца, и спросить, что такое «Красный ястреб»). Я не стал упоминать, что хотел поговорить о видеозаписи, которую смотрел накануне вечером и на которой Диринг и его свояченица трахались, как кролики. Все, что произошло в доме Кейдов — с момента моего появления и до момента, когда подъехали первые машины после моего звонка в службу 911, — я постарался изложить как можно полнее и точнее. И к счастью, мой рассказ совпадал с историей, которую Николь повторила — с заметным отсутствием раскаяния и несмотря на решительные протесты ее адвокатов — несколько раз за день.

После полудня ко мне присоединился Майк Метц, а еще через некоторое время коннектикутцы смягчились настолько, что предложили мне заправиться плохим кофе. У нас с Майком даже сложилось обманчивое впечатление, что мы сможем освободиться до темноты. Мы сидели в комнате отдыха за высоким, как в кафетерии, столом под жужжащими лампами дневного света, когда ввалились Маккью и Вайнс, и из помещения мгновенно словно выкачали весь воздух.

Вайнс присела на письменный стол, сбив фотографии чьих-то детей. Маккью открыл пасть и вывалил массу приказов и высокомерия. Коннектикутцы со своей стороны были на удивление терпеливы. Маккью объяснили, что пройдет некоторое время, прежде чем они с Вайнс смогут допросить Николь, и еще некоторое время, прежде чем он сможет взглянуть на место преступления. Разбор личных вещей Герберта Диринга займет куда больше времени. Требование передать пистолет Николь в полицейское управление Нью-Йорка для исследования было встречено удивленным смехом. Возможно, просто чтобы отделаться от Маккью, начальник уилтонского управления согласился позволить ему поговорить со мной.

Мы четверо — я, Майк, Маккью и Вайнс — ушли в маленькую душную комнату, где двое последних протащили меня по тому же самому маршруту, который я уже прошел с уилтонскими копами. Я слово в слово повторил свою историю, однако давление продолжалось.

— Кто дал вам право расспрашивать Диринга?

— С кем еще вы разговаривали?

— Что мы говорили о вмешательстве в ведущееся расследование?

Но несмотря на рычание и ор, даже Маккью и Вайнс понимали, что игра пошла совсем другая. Их Большое Дело, хоть и по-прежнему весьма сенсационное, было, в сущности, закрыто. О чем им напомнил Майк.

— Мы все знаем, как иногда бывает с расследованиями, детектив, — улыбнулся он. — Решение напрашивается, и — правильное оно или ошибочное — средства направляются в соответствующую сторону. И чем больше человеко-часов потрачено, тем больше вероятность найти мнимые улики, которые оправдают будущие и уже имевшие место затраты. В итоге другим версиям уделяется меньше внимания. Никто не говорит об умысле, детектив, или презумпции виновности, или даже плохом управлении… никто не употребляет эти слова… просто такое иногда случается. Назовите это эхо-камерой или групповым мышлением. Всем просто повезло, что у Джона достаточно независимое мышление. Оно спасло нас от большого конфуза.

Вайнс скрипнула зубами, а Маккью покраснел так, что, казалось, его хватит удар, но через некоторое время они отстали от меня. Впрочем, ненадолго.

Облом с громким процессом и всеми связанными с ним карьерными иллюзиями вызвал злость и разочарование у Маккью, Вайнс и Флорес, а меня превратил в перспективную мишень. Поэтому мы провели на Питт-стрит и понедельник, и вторник, и, наконец, среду. Формально копы все еще расследовали смерть Холли Кейд, но на самом деле они выворачивали наизнанку меня. С кем я разговаривал; что я нашел; что и когда я узнал — они искали любой, хоть самый слабый намек на препятствование свершению правосудия.