Рыжая племянница лекаря. Книга 3

— Быстрее, быстрее! Готовьте лучшие наряды для меня и моего нареченного! Да позовите герцога с герцогиней — пусть готовятся к полуночи, как следует. Скажите им, что я представлю им своего жениха, то-то они порадуются!

Речь свою она окончила, уже поднимаясь по широкой лестнице. Хорвека она вела за руку, а Мике следовал за ней, не дожидаясь приказа — и так было понятно, что он всегда должен находиться при своей госпоже. Служанки, понурившись, разошлись, не сказав друг другу ни слова.

Я осталась одна, в пустой темной комнате, где неопрятно и чадно догорало несколько  плохоньких свечей — раньше бы в герцогском дому ни за что бы не позволили жечь эдакую дрянь!..

Ноги мои не были скованы, двери не были заперты, и ни одна живая душа, пожалуй, не стала бы меня останавливать, реши я сбежать. Но весь мир, недавно казавшийся таким огромным, теперь сузился до размеров грязного угла, куда я, незаметно для самой себя, отступала, пока не уперлась спиной в холодную стену. Не слыша и не видя ничего перед собой, я опустилась на каменные плиты пола и замерла, склонившись и обхватив голову руками. Так я ждала полуночи, отчаянно страшась того, что Хорвек больше не вспомнит обо мне. Впрочем, что за беда? Забудет он, так не забудет Уна — и я все равно попаду за праздничный стол.

Однако, он сам пришел за мной.

— Йель! — позвал негромко его голос, и я пошевелилась, вдруг поняв, что давно уже не чувствую ни рук, ни ног.

— Йель, пора! — голос прозвучал ближе, и Хорвек помог мне подняться.

В полумраке я не могла толком рассмотреть его, но понимала, что он сейчас наверняка одет как настоящий вельможа, Уна ни за что бы не позволила иного в эту ночь — столь важную для честолюбия ведьмы. Серебряное и золотое шитье, бархат, шелк мерцали в полумраке, и глаза Хорвека сияли как чистейшее золото. Должно быть, эта одежда принадлежала Огасто, но теперь бедный беспамятный принц был всего лишь игрушкой, рабом ведьмы, и она сама решала, чем его наградить, а что — отобрать. Сегодня она забрала его лучший наряд и отдала Хорвеку, а завтра — заберет трон. Или жену. Или жизнь. Ох, глупый Лодо! Разве можно верить чародеям, даже если они обещают помочь тебе и отомстить твоим врагам?.. Разве не так поступила глупая Йель, когда понадеялась на помощь Хорвека?..

— Поднимайся, Йель, — говорил тем временем Хорвек. — Ты не можешь пропустить сегодняшний пир — сама знаешь. Тебе полагается быть там по праву.

Я замерла, почуяв в его словах что-то странное, но больше он ничего не прибавил, лишь подал мне руку и повел по темным галереям, наполненным отзвуками пения, которое было мне хорошо знакомо — где-то там, впереди, ждала нас Уна. И — странное дело! — мне показалось, что песне ее вторят сами камни замка, эхом повторяя тоскливые и страшные строчки. Все здесь теперь принадлежало ей — эти стены слушали нас, смотрели на нас, были холодны, как ее сердце!..

В сыром и холодном полумраке заплясали отблески огней, голос Уны стал звонче и громче. Нас ожидал праздничный стол, миг торжества Рыжей Уны, которая, наконец-то, получила все волшебные составляющие для своего самого главного колдовства: влюбленный союзник—демон, безвольный околдованный принц, совершенный убийца—раб. И глупая Йель — для того, чтобы забавляться, ведь что за веселье, если никто при этом не страдает от боли?..

— Запомни, Йель, — вдруг тихо произнес Хорвек, наклонившись к моему уху. —  Пришло время потребовать то, что тебе принадлежит. Но требовать ты должна с должной силой, ибо магия не любит сомневающихся и слабых.

Я отшатнулась от неожиданности, и, не веря своим ушам, посмотрела на Хорвека — но он все так же шел, не сбавляя шага, надменный и величественный в своем бархатном платье вельможи.

Герцог и герцогиня еще не прибыли на праздник рыжей ведьмы, сама Уна восседала во главе стола, окруженная пламенем всех свечей, который только нашлись в замке. По левую руку от нее был Мике, державший спину неестественно прямо и глядевший перед собой пустым неподвижным взглядом, точно окоченевший труп. Уна сдержала слово и нынешней ночью была великолепна: красно-рыжие волосы украшены десятками сверкающих шпилек, тяжелое платье заткано серебром и вышито бесчисленным количеством крохотных хрустальных бусинок — красивее этого могло показаться разве что стекло, покрытое морозными узорами и подсвеченное розовыми лучами рассветного солнца. Плечи были покрыты сеткой из драгоценных камней, крохотные детские руки затянуты в шелковые перчатки, и я подумала, что ведьма, несмотря на свою самоуверенность, предпочитает скрывать искалеченную руку от чужих взглядов. Моя же рука была замотана в грязные лохмотья и пульсировала от боли — наверняка меня лихорадило, но я не замечала этого. Взгляд мой приковывала шкатулка, стоявшая перед Уной — она сплела на ней подрагивающие пальцы, словно до нашего прихода непрерывно поглаживала свои сокровища и сейчас лишь усилием воли смогла остановиться.