На первый взгляд могло показаться, что живых людей в городке не осталось вовсе, но они были — прятались за закрытыми ставнями, тяжко дышали и торопились скрыться с глаз, едва только подковы наших лошадей застучали о камень мостовой. Никто не охранял городские ворота — от любого врага Таммельн надежнее всего оберегал страх, поселившийся здесь. Не думаю, что кто-то из горожан сумел бы ответить, чего именно боится, но разве не пугает нас больше всего то, чего мы не можем разглядеть в ночной тьме? Любой бы сбежал отсюда со всех ног, дай им магия Уны такую возможность. Но рыжая ведьма взяла с каждого таммельнца столько дани, что сил у любого из них не хватило бы даже на то, чтобы лишний раз переступить порог своего дома.
— Не перестаралась ли ты, Уна? — вновь спросил Хорвек, обводя тяжелым взглядом безжизненные улицы.
— Моя собственная сила все еще не вернулась в полной мере, — отвечала Уна с неожиданной злостью. — Как же еще мне восполнить убыток?
По тому, как раздраженно она отвечала, я поняла, что подпитываться подобным образом для чародеев несколько зазорно, а уж для ведьм, некогда считавших себя всесильными — и вовсе стыдно. Впрочем, Уна рассказывала, как в бытность свою проклятой старухой поедала червей и лягушек, чтобы не умереть с голоду — должно быть, нынешние ее воровские чары выглядели в глазах Хорвека точно так же.
— Велика ли честь — править безлюдными городами и бесплодными пустошами? — задумчиво спросил Хорвек, глядя на Уну искоса.
— Когда я заполучу трон Астолано, моя настоящая, врожденная сила ко мне вернется, — Уна говорила с мрачной неистовой верой. — Я вновь стану прежней. Мне не понадобится чужая сила, да еще такая дрянная, как у этих людишек. Мне не нужны будут безмозглые рабы или глупые жадные псы-оборотни — разве что для самой грязной работы! Я оставлю при себе только моего Мике, да еще кладбищенских ворон. Ах да… и тебя, мой милый Хорвек, разумеется…
Что-то насквозь лживое было в этих словах, и я с горечью посмотрела на Хорвека, который, казалось, ничего странного не заметил. «Она обманывает тебя, — подумала я. — Как обманула Лодо. Как обманула охранное заклятие Белой Ведьмы. Раз у нее вышло мошенничать с вашей драгоценной всесильной магией однажды, то выйдет и во второй раз, и в третий. И магическое перемирие наверняка можно нарушить. Ей ли не знать о лазейках и хитростях, о цене недомолвок, о пользе двойного смысла?..»
Между тем мы, миновав тихий и безжизненный Таммельн, в самом начале вечерних сумерек очутились у ворот герцогского замка. Они были распахнуты, одна створка перекосилась, а между камней пробилась колючая сорная трава, теперь пожухшая и почерневшая. Тощие бродячие собаки, возившиеся посреди двора, испугавшись нас, с визгом разбежались, оставив обглоданные кости — и я бы не поручилась, что кости эти не были человеческими.
Грязный, оборванный конюх выбежал к нам, пошатываясь от слабости — слуги в замке все еще остались, но превратились в собственные тени. Уна не была заботливой госпожой и вряд ли привыкла думать о том, как кормится ее челядь. Целую зиму Таммельн и замок прожили под владычеством рыжей ведьмы, и не думаю, что в истории города случались времена темнее и страшнее. Уна более не скрывалась под обличьем сестры герцога, да и кто мог удивиться тому, что госпожа Лауресса в одночасье переменилась? Едва живые, до крайности истощенные люди были сосредоточены только на страхе, из которого теперь состояла их жизнь.
Бледные молчаливые служанки поспешили назов Уны, распоряжавшейся ими так свободно, словно ни герцога, ни герцогини уже не было в живых. Галереи и залы тонули в полутьме — некому было жечь свечи и факела, и даже кухонный очаг давно остыл — одним богам было известно, как выживали обитатели замка все это время.
— Но кладовые почти пусты, — тихо ответила одна из служанок в ответ на приказы Уны.
— Значит, на стол подадут твоих детишек! Одного зажарят, а второго запекут, вот и вся недолга, — ответила разгневанная ведьма. — Мне нет дела до ваших бед! Я желаю, чтобы к полуночи в большом зале был накрыт праздничный стол, за которым будут сидеть герцог и герцогиня, а также наши почтенные гости. Неужто ты посмеешь осрамить меня перед такими важными персонами?!..
И она рассмеялась, смерив меня насмешливым и безумным взглядом.
— Можешь не прихорашиваться, — сказала она, потрепав меня по щеке. — Я настолько добра, что позволю тебе присутствовать на моем пиру в дорожном платье. Грязь тебе к лицу. Да и все равно к утру мы снова будем в пути.
Раньше бы я подумала, что непременно умру от усталости и боли — путешествие с ведьмой, не замечавшей голода и холода, истощило бы силы любого человека. Но теперь я сожалела только о том, что не умерла в дороге до того, как увидала пустой и тихий Таммельн. Ведьма, читавшая что-то в моем лице, удовлетворенно улыбнулась, и повернулась к Хорвеку.
— А вот нам с тобой следует принарядиться, ведь сегодня наш праздник, — сказала она, а затем прикрикнула на служанок: