— Он сумел пробраться в город, смыть кровь и найти чистую одежду — кольца с рук ведьмы стоили больших денег, а скупщики в ту ночь не спрашивали, откуда взялись драгоценности у испачканных копотью и кровью продавцов. Все в городе только и судачили о том, что вечером ведьму сожгут на главной площади, а до того ее будут держать в клетке и каждый горожанин может посмотреть на поверженную бессильную колдунью. Дед говорил, что едва мог сдержать слезы, когда узнал о новом унижении, которому король подверг его госпожу. Но он пошел туда и увидел своими глазами клетку — ее поставили на помосте, чтобы каждый мог увидеть издалека, во что превратилась некогда прекрасная Белая Ведьма. Палач брал с горожан деньги за то, чтобы они могли подойти поближе, подняться по ступенькам и плюнуть в колдунью. Дед щедро заплатил ему, и подошел к клетке так близко, как только мог, не вызывая при том подозрений. «Госпожа, вы узнаете меня?» — шепнул он. Она, покрытая кровью и грязью, пыталась сидеть, опираясь на прутья клетки. Жизнь оставляла ее, но глаза ее, бледно-зеленые, почти прозрачные, оставались ясными. Услышав голос своего слуги, она посмотрела на него и едва заметно кивнула. «Как поступить мне с руками?» — прошептал он. «Предай их земле» — ответила она, едва шевеля губами. Все это произошло так быстро и тихо, что никто не смог расслышать и слова, однако сзади напирали те, кто еще не успел поглазеть на ведьму. «Ишь, задумался! Плюнь в нее и иди своей дорогой! Эй, чего стоишь?» — кричали ему. Никакая сила не заставила бы моего деда оскорбить свою госпожу, но она усмехнулась и сказала так громко, как могла: «Плюй и проваливай, или ты не боишься моей порчи?». Это был последний приказ, который она ему отдала. И до самой своей смерти дед просил прощения у нее за то, что выполнил его.
Сказав это, Глаас поднял на Хорвека угрюмый взгляд, ожидая, что тот разгневается, но демон лишь усмехался — что-то свое он слышал в этой истории, недоступное для понимания ни рассказчику, ни мне.
— Так твой дед похоронил руки здесь?
— Да, следующей же ночью он пришел сюда, решив, что только эта земля, политая кровью его госпожи, достойна принять в себя останки Белой Ведьмы. Ее пепел уже остывал — как и было обещано, колдунью сожгли на главной площади. Сам король Виллейм присутствовал при этом и улыбка не сходила с его лица. Дед тоже был там, но никогда не рассказывал подробностей — слишком страшны они были и слишком любил он свою госпожу, чтобы делиться хоть с кем-нибудь воспоминаниями о ее унизительной и мучительной смерти. Дом колдуньи догорал, грабители взяли здесь все, что смогли унести, и только самые ничтожные нищие все еще бесстрашно шныряли в дыму. К камню этому никто не подходил — боялись, что кровь ведьмы ядовита. В темноте дед выкопал яму поодаль и уже собрался было бросить туда сверток, как великий соблазн одолел его...
— Чего и следовало ожидать, — Хорвек вздохнул, как человек, которому пришлось выслушать бессмысленную историю ради того, что он и так знал.
— Он взял только одну косточку, самую крохотную, — тихо промолвил Глаас. — Отрубил одну фалангу мизинца. И всегда носил ее при себе, спрятав в медальон. Ведь носят же короли при себе мощи святых? А ваша мать была святой в глазах Элиаса и он верил в ее покровительство, в милость, которую она дарует, несмотря на то, что он взял косточку, не спросив на то разрешения. Никому он не рассказывал, что в медальоне, даже моему отцу. Много лет он странствовал, прежде чем осесть в Янскерке, прячась от дурной славы, идущей за ним по пятам. Пережитое навсегда изменило его, и в дальнейшем он не гнушался никакими грязными делами: убивал и грабил, точно так же, как это потом делал я. Тайна, которую он хранил, становилась все тяжелее — вскоре он услышал, что господина Иберийна вместе со всей его семьей отравили, а господина Луака обвинили в измене и казнили. Проклятый груз, разделенный на четверых, теперь лежал на плечах двоих людей: короля Виллейма и моего деда. Никто, кроме них двоих, не знал, что король украл магическую силу у своей придворной чародейки. А еще мой дед знал, что ни один злоумышленник, кроме самого короля, не смог бы подать яд Иберийну — ведь вся королевская кровь теперь сохранялась от злого умысла посмертной магией Белой Ведьмы. Только Виллейм мог отравить своего брата. Король не желал, чтобы тайна стала известна хоть кому-то, кроме его единственного сына. Мой же дед сыну не доверился, но доверился мне, своему внуку, разглядев в моих повадках что-то особое и понятное лишь ему. «Ты, пожалуй, годился бы в слуги чародею, — говаривал он. — Но так как настоящих чародеев нынче не осталось, то судьба тебе стать простым злодеем, а злодею нужно везение». Он рассказал мне эту историю и отдал медальон. С той поры я не знал болезней, неудачи обходили меня стороной, а обман и порчу я чуял издалека. Дед многому научил меня, однако от истинных бед меня хранил медальон с косточкой ведьмы, я всегда знал это.
— Это она спасла вас от черного колдовства на пожарище! — воскликнула я.