Рыжее знамя упрямства

— Или колесико, как на шее у Рыжика, — улыбнулся Корнеич. — Мне все время вспоминается почему-то это колесико. И кажется: вот возьмешь такое двумя пальцами за ось, и оно вдруг начинает вертеться. И вокруг зажигаются фонари, и по всей земле начинают работать моторы…

Салазкин обернулся так же, как Кинтель. Резко блеснул зелеными глазами.

— Люди наконец поймут, что нет смысла грызть друг другу глотки. Что гораздо лучше строить, сочинять музыку, писать сказки, путешествовать… Все, что раньше покупалось за деньги, даст энергия Времени…

— Но ведь энергию эту… то колесико, о котором сказал Даня… можно будет вставить и в танки, — сказал Каперанг. — И в двигатели субмарин…

— Но зачем? — дернул головой Салазкин. — Зачем людям воевать, если всего хватит на всех?

— Хотя бы ради власти, — жестко сказал Каперанг. — Ее никогда не хватит на всех. И всегда найдутся люди, которые захотят командовать другими. И те, которые не захотят, чтобы ими командовали. Нефть и деньги здесь ни при чем…

Всем показалось, что Салазкин вспыхнет, заспорит пуще прежнего. Но он опустил плечи и ответил тихо:

— Я знаю… Александр Петрович говорил про это. Но он говорил и вот что… Энергия Времени — чистая энергия. Она не может быть обращена во зло. Этим-то она и отличается от других энергий… Может быть, ее и не удалось пока высвободить потому, что столько людей ненавидят друг друга…

Московкин протянул Салазкину еще один отпечатанный лист и грустно спросил:

— Тогда где же выход, Саня?

— Выход… — Салазкин ссутулился и стал заново перекладывать листы. — Ответ давно всем известен. Такой простой, что над ним все смеются… Выход в любви. Она тоже источник энергии. Об этом пишут, например, исследователи тибетских древностей. Те, кто открывают тайны Шамбалы… Речь не про ту любовь, что дамских сериалах, а про общую привязанность людей друг к другу. Когда она греет каждого…

— Да… знать бы, как этого достичь… — проговорил Каперанг очень осторожно. Видимо, боялся обидеть Салазкина. Тот оглянулся опять.

— Я не хотел говорить об этом. Потому что… одно дело, если за сумасшедшего примут меня. За этакого мальчика-фантаста. А другое… когда ученого Медведева… Ну, ладно, я объясню. Про это он тоже говорил мне… В том-то и дело, что получается замкнутое кольцо. Без добрых отношений на всей планете не станет действовать чистая энергия Времени. Без действия этой энергии нельзя ничего поправить на Земле… Но какие-то выбросы двух энергий есть и сейчас. Времени и Любви… И есть возможность их синтеза, нарастания, перехода в новое качество. Об этом и записи в тетради… Это уже не математика, не физика в их чистом виде, не философия даже. И не просто теория хронополя… Это… ну, что-то совсем другое. Может быть, то, что было известно другим цивилизациям, которые теперь забыты…

— И то, что смутно сочится сквозь информацию календарей… — вставил Каховский. — Да, как ни фантастично, а что-то в этом есть … В конце концов, не стал бы Саша Медведев заниматься сказками…

— Салазкин, а ты разберешься в этом один? — мягко сказал Корнеич. — Сам, без помощников?

Тот глянул удивленно:

— Я не собираюсь сам. Здесь, возможно, понадобятся целые институты. — А один я хочу только сначала. Чтобы проникнуть хоть в первый слой. Чтобы потом никто не смог присвоить все это и обратить во зло…

— Логично, — кивнул Каперанг. А Московкин протянул Салазкину последний лист:

— Готово… А теперь я хочу еще отдельно Тёмины страницы… Все же удивительный талант был у мальчонки. Почему таких не бережет природа?.. Вот, послушайте…

Я лежу, а он надо мной с высоты
Говорит сердитую речь.
Ну, чего они лезут, эти менты,
Мне же негде больше прилечь.

У вокзальных окон стеклянный оскал,

И всё не мое вокруг.
У бродячей кошки в глазах тоска,
И куда-то девался мой друг.

«Окон стеклянный оскал…» Этому и взрослый поэт мог бы позавидовать… А вот еще…

У меня, когда я был маленький,
Был пластмассовый паровоз.
Бегал вдоль избы по завалинке,
И его обнюхивал пёс.

Было имя у пса смешное — Башмак,

Он с косматой был головой.
А паровоз не звали никак,
Только он все равно как живой…

Теперь все подошли, встали у Олега Петровича и Салазкина за спиной. Салазкин закрыл руками лицо, протер щеки. Спросил из-под ладоней:

— А кто он, откуда? Что про него известно.

— Один из нескольких миллионов… — сказал Корнеич. — Тех, что на вокзалах и под заборами.