Рыжеволосая бестия

«Как твой отец? — раздраженно кричал в ответ Марлоу, когда за обедом у них возник очередной спор. — Как ты сам? Да, ты сам заработал все то, что у тебя есть! Но только что? Что у тебя есть, кроме жены, которая презирает все, что ты можешь ей дать? Ты же ничего, кроме работы, не видел! Такая жизнь не для меня. Я хочу, чтобы моя жизнь приносила мне удовольствие, поэтому я…»

Марлоу не договорил. Сол встал из-за стола, едва сдерживая злость.

«Такая жизнь не для тебя, говоришь… — процедил он, глядя на Марлоу, который осушил бокал вина одним глотком. — Ты не хочешь продолжать дело, на которое я потратил всю жизнь. Что ж, это твой выбор, и я уважаю его. С этого дня я перестану давить на тебя. Только я тоже имею право на выбор, и я его сделал. Я прекращаю давать тебе деньги, я больше не буду оплачивать ни твои карточные долги, ни любые другие, в которые ты влезешь».

Сол развернулся и вышел из обеденного зала. Марлоу, швырнув пустой бокал в стену, последовал его примеру.

Пошел ли он в свою комнату обдумывать слова отца? Ей бы очень этого хотелось, но надежды матери оказались тщетными.

Марлоу отправился не к себе в комнату.

Мысль о том, что произошло потом, заставила Амелию сжать кулаки, так что ногти почти до крови впились в мягкие ладони. Однако боли она не почувствовала…

Выйдя из дома, ее сын бросился в конюшню, вскочил на коня и умчался.

Если бы только этим ограничилось его безрассудство! От слез, навернувшихся на глаза, розы расплылись и перемешались в одну размытую разноцветную массу. Марлоу вернулся под вечер, пьяный и мрачный. Но было и еще что-то. За ужином Амелия внимательно наблюдала за сыном. Что это? Отчаяние от осознания, что отец отказался содержать его? Нет… Материнское сердце чувствовало: причина угрюмого молчания сына в другом, произошло что-то более серьезное. Но разве могла она предположить, чем окажется это «что-то»?

Неожиданно Сола вызвали из обеденного зала, и через несколько минут он прислал слугу, чтобы пригласить сына в библиотеку. О том, что там произошло, от нее скрывали. Лишь спустя пять лет Сол, лежа на смертном одре, рассказал ей все.

Остаток того злополучного дня Марлоу провел в каком-то трактире. По дороге домой он увидел девушку, переходящую через поле. Она была красива и весела, даже помахала незнакомому всаднику рукой. Марлоу развернул лошадь и подъехал к девушке. Они поговорили, посмеялись, у девушки было прекрасное настроение, она все время улыбалась. Потом он предложил заняться любовью и пообещал ей за это денег. Девушка отказалась и бросилась убегать, но Марлоу легко догнал ее на лошади, сбил с ног и, прежде чем она успела прийти в себя, спрыгнул на землю и изнасиловал.

Изнасиловал! Господи, если бы на этом он остановился!

По щекам леди Амелии потекли слезы.

К несчастью, того, что произошло, для Марлоу было мало. Крики девушки и обещание пожаловаться отцу показались ему слишком большой угрозой. Он поднял ее на ноги, затянул руки хлыстом, привязал к седлу и протащил за лошадью по всему полю. Потом бросил окровавленное тело в открытую шахту.

Девушка эта была почти ребенком. Их сын изнасиловал и убил ее!

Выпрямив спину, Амелия Банкрофт сидела неподвижно, словно окаменела, и думала о том, в какой кошмар превратилась ее жизнь после той ночи.

Осознание всего ужаса содеянного им должно было бы отрезвить Марлоу, но нет, это преступление вскружило и без того затуманенную выпивкой голову. Да, он убил девушку, но кто об этом узнает? Кто докажет, что это сделал он? Ведь все следы, которые могли бы указать на него, он предусмотрительно уничтожил.

У нее уже не было ни сил, ни желания слушать такие страшные вещи про того, кого она считала своим сыном, но Сол настаивал, чтобы она узнала все до конца.

Убедив себя в собственной безнаказанности, Марлоу продолжил путь. Проезжая по полю, он услышал, как пробили часы на церкви. Звон часов слился со смехом ребенка, который вприпрыжку бежал в нескольких шагах от матери. Они приближались к нему. Марлоу остановился, чтобы рассмотреть их, и в первую очередь женщину. Она несла на согнутой руке корзинку и кричала мальчику, чтобы тот не подходил слишком близко к лошади. И тут им снова овладела похоть.