Рыжеволосая девушка

Штурмбаннфюрер снова вставил монокль в глазную впадину и несколько мгновений опять рассматривал меня, хотя стоял очень близко ко мне и гораздо лучше мог бы видеть меня невооруженным глазом.

— Sagen Sie mir etwas, was ich nicht weiss, — предложил он мне. — Damit wir zu vern"unftigen Sachen kommen. Wo sitzt der illegale kommunistische Parteivorstand?[170]

Я не отвечала. Он спросил:

— Mit wem haben Sie zusammengearbeitet? Sagen Sie mir die Namen. Lass uns einen Kuhhandel machen. Ganz grob und ohne Umst"ande. Sie erz"ahlen mir etwas, und ich lohne es Ihnen. Sie sind jung. Sie wollen leben. Also. R"ucken wir heraus mit den Informationen[171].

Я улыбнулась. И заметила, что под его сухой желтой кожей вспыхнули два неярких красных пятна.

— Я не отрицаю, что я Ханна С., — сказала я наконец. — Не буду также отрицать того, что вы ставите мне в вину, поскольку я это делала. Я горжусь этим. Но что касается не меня одной, то никакая сила вам тут не поможет. Я и мои товарищи помогали ускорить падение нацизма. Этого достаточно.

— Sagen Sie, wo die zwei M"adel zu finden sind, die mit Ihnen geschossen haben?[172] — спросил эсэсовец.

— Германия находится накануне крушения, — ответила я. — Возможно, красные войска уже окружили Берлин… Теперь война долго не продолжится. Может, завтра все будет кончено.

Я заметила, что красные пятна на его лице все увеличивались. Несколько раз он стегнул хлыстом по светло-коричневому сапогу.

— Uebe Vernunft, — раздельно произнес он. — Schwindeln Sie sich selbst keinen Heroismus vor. Sagen Sie ganz ruhig und unsentimental, was wir wissen wollen. Wir haben Haftbefehle, aber auch Entlassungsscheine[173].

— Возможно, гитлеровская Германия продержится еще несколько дней, — возразила я и взглянула на яркие пятна на лице главаря эсэсовцев. — Конец ее и суд над ней неминуемы. Честные люди всего мира не успокоятся, пока последний нацист не понесет справедливого наказания.

— Meinen Sie? — спросил он и поглядел на свои блестящие золотые наручные часы. — Es ist jetzt zwo Uhr vierundvierzig. Mein Angebot bleibt von Kraft bis drei. Aussage, Protokoll und Unterschrift noch heute Nachmittag. Und wenn Sie wollen — Ihre Freiheit[174].

Я пожала плечами.

— Не к чему больше говорить, — сказала я, — по крайней мере о том, что делали я и мои товарищи. Хочу лишь сказать кое-что о Германии. К вашей стране у меня нет ненависти. Разумеется, вам не понять этого.

— Dreizehn Minuten[175],— сказал эсэсовец, скосив глаза на маленький блестящий циферблат наручных часов.

— Вы торопитесь, — заметила я. — Это понятно. История подгоняет вас. Не только нацистов, но и весь немецкий народ. Он узнает теперь, что значит перегрызть глотку невинным людям. Он стал жертвой собственных злодеяний. Но появится новая Германия. Вы в ней жить не будете. Это будет Германия, которая покончит с тиранами в военной и всякой другой форме. Потому что до тех пор, пока по земле будет ходить хоть один немец в таком позорном одеянии, Германия не может быть счастливой, да и весь мир также.

Монокль вывалился, зазвенел, ударившись о железный крест, упал к ногам штурмбаннфюрера войск СС. И разбился на мелкие кусочки. С чувством невероятного удовлетворения, даже волнения, я увидела, что одержала победу над негодяем. Его чванное спокойствие, сдержанность, его пустая надменность были симуляцией; они разлетелись в прах, как и его монокль. Красные пятна на его лице пылали, его просто трясло.

— Du unterstehst dich, die SS-Uniform zu beleidigen! — воскликнул эсэсовец. Голос у него сделался резким и пронзительным, как у сварливой бабы. — Was das rote Gesindel sich nicht erlaubt! Wir kennen dich doch, du Aas! Brauchst dich nicht mehr zu zieren! Bist ja nichts anderes gewesen als eine…[176]

Слово, сказанное им в конце, ударило меня как хлыстом. Я была потрясена.

Хюго, подумала я. Эсэсовец сказал это не только обо мне, но и о Хюго. Эсэсовцы бесчестят Хюго в могиле, так же как они глумились над ним, когда Хюго лежал на смертном ложе; они выдали его за другого, повесив на запястье записку «английский летчик». Подлинно человеческое и благородное чувство, присущее человеческой природе, нацисты свели к порочным инстинктам, любая истина в их интерпретации становится ложью.

Я поднялась на цыпочки перед штурмбаннфюрером войск СС и плюнула ему в лицо.

И почувствовала, что страха больше нет.

Сон