Рыжие братья

- С удовольствием, с большим удовольствием, синьор Питер. Мне везло на него. В Англии я встречал его раза три - четыре, да и здесь, в Италии раз. Всегда он был один и тот же.

- И не похож на привидение?

- На привидение? О, нет! Дай Бог вам быть таким живым и здоровым, как он. Но как он жил и чем он жил все это время, - я совершенно не понимаю!

- Вы не боитесь за Альберта Редмэйнеса?

- Я не мог не бояться, - ответил Дориа. - Когда моя жена сообщила о появлении Роберта Редмэйнеса около виллы, я немедленно телеграфировал из Турина, чтобы старик принял меры предосторожности и ни в коем случае не соглашался на свидание с братом. Дядя Альберт сам очень испуган, но старается отгонять от себя опасения. Я не думал, что он такой беспечный человек. Ради Бога, синьор, берегите его. На вашем месте я расставил бы ловушку, заманил бы рыжего негодяя на виллу и схватил бы; только когда он будет в наших руках, мы можем быть спокойны.

- Правильно! Мы так и сделаем, Джузеппе. Брендон не с того конца взялся за дело. Но если теперь мы втроем ничего не сумеем сделать, это будет значить, что я составил ложное мнение о себе, о Брендоне и о вас.

Дориа рассмеялся.

- До сих пор была одна болтовня, а теперь мы возьмемся за дело.

Только после полудня Ганс и Брендон получили возможность наедине поговорить друг с другом. Пообещав вернуться к чаю, на который ждали Виргилия Поджи, сыщики отправились на берег озера Комо, и, гуляя, делились впечатлениями. Беседа была мучительна для Марка; он видел, что подозрения Ганса принимают неприятное для него направление, и чувствовал, что, по существу, идет суд над всей его деятельностью в этой загадочной, отвратительной и надоевшей ему истории. Но он не считал себя вправе уклониться от острых и болезненных вопросов, и сам сказал, отвечая Гансу:

- Я с ума схожу от того, как этот негодяи обращается с женой - я говорю о Дориа. Жемчужина отдана в руки грубой и жестокой свиньи. Никогда я не ждал от него ничего доброго, но ведь они женаты всего три месяца!

- Вы находите, что он плохо обращается с ней?

- Да, но они оба скрывают это. Она старается ничем не выказывать своего разочарования, но оно бросается в глаза. Ее огорчение и отвращение к мужу легко прочесть на се лице, как бы она ни старалась улыбаться и быть веселой.

Ганс молчал, и Брендон продолжал:

- Вы обнаружили какой-нибудь просвет на деле?

- Нет, дело по-прежнему темно. Хотя одно для меня выяснилось, и это касается вас. Увидев Дженни вдовой, вы влюбились в нее. И любите ее до сих пор. А любить одного из главных участников дела это значит добровольно лишить себя возможности разобраться в деле.

Брендон смутился.

- Вы несправедливы ко мне, - наконец возразил он. - Мои чувства не имеют никакого отношения к делу, тем более, что она в этом деле никак не участница, а лишь жертва чужих злодеяний. И, несмотря на нечеловеческие страдания, которые она испытывала, она имела мужество взять себя в руки, побороть горе и помогать мне изо всех сил. Если я любил ее, то, повторяю, это не меняло моего отношения к делу.

- Но это меняло ваше отношение к ней. Я очень ценю ваши наблюдения, Марк, и собранный вами материал. Но, к сожалению, не могу принять ваших оценок, не проверив их предварительно собственными средствами. Ради Бога, не думайте, что я хочу обидеть вас. Помните только, что, по выработавшемуся у меня за многие годы обычаю, я никого не освобождаю от подозрений, пока дело не становится совершенно ясным и бесспорным.

- Некоторых вещей вам нельзя проверить, но я настаиваю на них. Я никогда не забуду, как искренне миссис Дориа была потрясена трагической смертью мужа и в каком невыразимо тяжелом состоянии она была первые месяцы! Она проявила необычайное для женщины мужество и самообладание. Постоянно она помнила о своих родных, которым грозила опасность. Подавив собственное горе...

- Она через девять месяцев снова вышла замуж, - насмешливо закончил Ганс.

- Она молода, и вы сами видели, каков собой Дориа. Разве можно знать, какими средствами этот ловкий итальянец подчинил себе потрясенную волю? Но я знаю, она понимает теперь свою ошибку и горько раскаивается. Не столько знаю, впрочем, сколько чувствую, но я совершенно уверен.

- Ладно, - ответил Питер, - не стоит говорить об этом. Я, вероятно, не ошибусь, если предположу, что после смерти ее мужа вы говорили с ней и сказали, что любите ее, и предложили ей руку и сердце. Она отказала вам, но на этом дело не кончилось. Она до сих пор держит вас на веревочке.

- Нет, Ганс. Вы не понимаете меня... и ее тоже!

- Я прошу немногого, Марк. Но раз, ради Альберта, я взялся за это дело, на одном я настаиваю. Если вы станете посвящать Дженни в ваши секреты и будете уверять меня, что ее единственное желание поскорее пролить свет на эту тайну, я не смогу с вами работать!