Рыжий

— Садись, два.

— Сергей Никифорович, это несправедливо, — решил вмешаться в происходящее я. — Вы сами нам не дали определения что относится к сельскохозяйственным орудиям. У меня в тетраде и в учебнике этого нет. И у остальных тоже нет. Или есть? — спросил я у класса.

— Нет, нет, нет, — зашелестели голоса одноклассников.

— Мы все знаем, что такое сельхозинструмент, — продолжил я. — Это лопаты, грабли, тяпки и прочие вилы. А что такое сельхозорудия — нет.

— Спасибо, Лисин. Я тебя понял. Признаю, моя вина. Результаты самостоятельной работы аннулируются, — пошёл на попятную учитель. — Но к тебе Лисин, у меня остался вопрос с этой работы. Почему на вопрос «Что дала крестьянам революция?» ты ответил — лампочки и радио?

Упс. Попал. Надо было наверное указать побольше.

— Ну, «Лампочка Ильича», радио в каждом доме, поэтому так и ответил. А надо было перечислять все? Телевизоры, мотоциклы и магнитофоны?

Преподаватель на мои вопросы почему-то поморщился.

— Я не об этом? — ответил он. — Я про свободу, землю и возможность работать в коллективе.

— Свободу им вроде в 1861 году дали, — начал я…

— Нет. ты опять меня не понял, — перебил он мой ответ, но тут прозвенел звонок и спас меня.

Всё, на истории больше не выёживаюсь. Отвечаю строго по учебнику. Не хватало мне еще обвинений в контрреволюционной или антигосударственной деятельности. А то расскажет историк на школьном педсовете о моих неправильных взглядах на советскую историю. и быстренько меня пропесочат на том же педсовете, да еще и бабулю привлекут. Нафиг-нафиг.

В середине ноября долбанули морозы и пошёл снег. Я думал, что Азов это южный город, но холода в минус пятнадцать или даже в двадцать быстро меня избавили от этого заблуждения. А уж постоянные ветра только добавляли холода.

Народ поспешно заклеивал окна. Как в школе, так и дома. Мы с бабулей клеили щели медицинским лейкопластырем, а промежуток двойных рам забили старой, серой ватой. В комнатах сразу стало теплей.

Еще через неделю полностью замерз Дон. И я с удивлением смотрел с высоты «турецкого» вала, как по льду спокойно снуют-туда сюда грузовики и легковушки. В нашем квартале, на месте автостоянки, жители организовали каток. Сформировали снежные валы и залили кипятком с помощью шланга из котельной. Ледовое покрытие получилось почти идеально ровное.

На этом катке, постоянно шли хоккейные баталии и просто катались местные жители. Когда я дома рассказал бабуле о катке, она предложила купить мне коньки и, в ответ на мое согласие, выдала мне двадцать пять рублей. Даже странно, не похоже на неё.

Коньки я купил на следующий день, специально выбрал на два размера больше, на вырост. Сейчас разницу в размере нивелировала пара теплых вязанных носков. И я теперь с удовольствием бегал на коньках, заменив тем самым простой бег, который стал мне недоступен из-за сугробов и гололёда.

Бабушка стала всё чаще вести себя странно. То обнимет и поцелует внезапно, а то и просто войдет ко мне в комнату, сядет и смотрит как я уроки делаю или паяю чего. А на выходные, внезапно целый трояк дала на развлечения. У меня даже стали возникать нехорошие подозрения насчёт её здоровья. Собирался расспросить её, но не знал как сформулировать вопрос.

Бабуля меня опередила. После ужина зазвала к себе в комнату и огорошила:

— Девятнадцатого поедешь к тетке Зине в Ростов, на неделю.

— Зачем? — опешил я.

— Разрешили нам поездку в Чехословакию. Ионов, один из наших ветеранов, оказывается был адъютантом у маршала Устинова. Вот он ему и отписал, что, мол, казачки хотят посетить могилы своих мужей, — она замолчала и о чём-то задумалась.

Ой. Устинов? Он же должен вот-вот преставится. Как бы их поездка не сорвалась.

— И что? — поторопил я её.

— Разрешили. Самолётом министерства обороны вылетаем девятнадцатого декабря из Ростова, назад — двадцать четвертого. Жить и питаться будем в военном городке.

— А документы? Паспорта? — удивился я.

— Сказали, что ничего не надо. Всё на себя военные взяли. И по сто крон[55] выдадут на мелкие расходы.

— А я?

— А тебя не разрешили взять. Ты к тетке в Ростов поедешь.

— Да не хочу я к ней ехать. У меня конец четверти, контрольные и диктанты. Кружок, наконец. Я дома останусь.

— Сам? Чтобы я там себя поедом ела — что с тобой?

— Да всего четыре дня. Ты же знаешь что я сам и еду могу приготовить. Да всё кругом знакомое. Знаю куда, если чего, обращаться. Вон участковый за стеной живет. Ну, баб. Ну, пожалуйста. Ну не надо меня в Ростов. У меня девятнадцатого контрольная по математике, — выложил я последний козырь.

— Ой, не знаю. Подумаю что с тобой делать, — вздохнула бабуля.

На этом наш разговор и прервался. Я же, узнав подобную новость, стал прикидывать, где бы достать чехословацкую валюту бабуле на различные ништяки. Выходило, что помочь в этом может только знакомый фотограф-бонист.

Юрий Викторович, до которого я смог добраться на следующий день, оказался не занят. Сидел за столом и резал негативы. При виде меня он почему-то поморщился и, после взаимных приветствий, сказал: