– Нет смысла отправлять его в больницу, – сказала мне эта мудрая женщина. – Они уже ничего не смогут для него сделать.
Лиззи предложила давать Ронни кислород и установить возле постели подъемник, чтобы мы могли поднимать его, чтобы помыть. Мы договорились, что на следующий день приедут специалисты по легким и терапевт. Вечером Ронни отказался от яиц и бекона, ограничившись чашкой жидкого питания.
На следующее утро он сумел добраться до кресла с помощью утренней сиделки, но съел лишь полтарелки овсянки. Я не настаивала, чтобы он съел больше, а через полчаса пришла и увидела мужа в очень странном состоянии: Ронни дрожал, и взгляд у него был остекленевший. Он смотрел куда-то вдаль и не разговаривал со мной.
– Кто у нас премьер-министр? – спросила я.
Ронни не ответил.
– Как звали твоего отца?
– Ричард, – пробормотал он.
Я снова измерила уровень кислорода. Он оказался на треть ниже, чем должен был. В панике я позвонила Лиззи:
– Я не знаю, что делать!
Лиззи пообещала приехать утром.
Когда Ронни попытался встать, чтобы пойти в туалет, он завалился назад и остался лежать наполовину на кресле, наполовину на полу. Лицо его страшно побледнело. Он буквально молил о помощи.
Я могла лишь подвинуть стул, чтобы поддержать Ронни ноги, и обложить его подушками для удобства. Мне пришлось вызвать «Скорую помощь», потому что я не могла усадить его в кресло, затем я села рядом и взяла его за руку. Я видела, что мужу неудобно, что он испытывает боль, но Ронни ничего не говорил.
В тот момент я ничего не могла сделать – только быть рядом.
Приехала «Скорая помощь». Врачи помогли мне усадить его обратно в кресло. Ложиться в постель он отказался.
– Посадите меня в кресло, – приказал он.
Ронни был не готов сдаваться.
– Мы должны отвезти вас в больницу, – сказал парамедик.
Ронни замотал головой.
– Я не позволяю вам увозить его, – сказала я. – Он тоже против.
Парамедики действовали по инструкции, но Ронни не хотел ехать в больницу. Он хотел быть дома.
Потом в нашем доме появилось сразу много людей. По графику пришла медсестра – я совсем о ней забыла. Приехала сестра паллиативной помощи, Лиззи. Она организовала дежурство сиделок и кислород. Легочная сестра выписала документы на кислород. Изящная девушка в униформе привезла кислородную установку с маской и установила ее возле постели. Врач выписал рецепты на морфиновую помпу – теперь обезболивающее поступало в организм Ронни через определенное время.
Это был не мучительный ливерпульский протокол, который оказался столь неэффективным и привел к тому, что мама умерла у меня на глазах от голода и обезвоживания. Никто не обсуждал вопроса, жить Ронни или умереть. Кислород и морфин должны были снять боль и любой дискомфорт. И неважно было, ускорят или отсрочат они его смерть.
Затем Ронни, побывавший на всех войнах мира от Вьетнама до Ближнего Востока, отправился в свое последнее путешествие – несколько метров от гостиной до спальни. Ему понадобилась помощь двух специалистов, приехавших устанавливать подъемник, хотя вряд ли он ему понадобится. Эти несколько метров были самыми тяжелыми в его жизни, но как-то муж сумел с ними справиться.
Днем Ронни спал обычным, крепким сном. Благодаря кислороду, щеки его немного порозовели, а морфин избавил его от боли. Казалось, что мужу вполне удобно. Я не позволила Тоби спать рядом с ним, как он обычно это делал. Ронни был таким слабым, что я боялась за него. Четыре килограмма кошачьего тела могли причинить ему боль. Мне пришлось прогнать кота в коридор и на кухню, что его страшно оскорбило.
Мне казалось, что даже гостиная, расположенная по соседству со спальней Ронни, это слишком далеко. Мне нужно было находиться с ним в одной комнате. Я перетащила кресло в его спальню, и на него тут же запрыгнула Тилли. Это было правильно. Тилли могла побыть со мной, потому что она никогда не спала на кровати Ронни.
В комнате было тихо, только кислородный аппарат медленно пыхтел, как старинный паровой двигатель. Я уснула.
Примерно через час вернулись Лиззи и Пенелопа. Они привезли лекарства и установили морфиновую помпу. Сиделки, которых называли «больница на дому», должны были приходить три раза в день. К счастью, они оказались из того же агентства, что и те, которые приходили по утрам.
Ронни узнал их и улыбнулся. Сиделкам пришлось поднимать и двигать мужа. Было понятно, что это причиняет ему боль, но на лице Ронни все время оставалось выражение, которое я называла «лицом морской пехоты». Он не жаловался и не стонал. На его лице было написано: «Я это выдержу».
Проведать его пришел Брайан, наш друг, местный священник. Я оставила их – вдруг Ронни нужно о чем-то поговорить с ним наедине. Несколько месяцев назад Ронни сказал мне, что он отчасти верит в Бога.