Рыжий дьявол

ПЕССИМИСТЫ И ОПТИМИСТЫ

Однажды ранней весной меня вызвал к себе главный редактор и предложил написать серию очерков о работе крупной комплексной экспедиции, ведущей изыскания у границ Монголии на юго-западе Тувы.

— Какой же срок вы мне даете? — спросил я.

— Месяц. Запланируем четыре подвальных очерка, по одному в неделю, и хватит… Согласен?

— Ладно, — я постарался сдержать ползущую по лицу улыбку. — Так экспедиция, вы говорите, комплексная?..

— В основном, этнографическая. Но там есть и антропологи, и историки.

— И где же ее база? Куда мне, собственно, ехать?

— Ехать пока никуда не надо. Сейчас ты пойдешь оформлять документы и получать деньги. А потом дуй в гостиницу, знаешь, которая возле базара? Там спросишь Гринберга или Овчаренко. Они из этой самой экспедиции. Ребята свойские, простые, я с ними знаком… Они тебе все объяснят!

* * *

Овчаренко и Гринберг, действительно, оказались ребятами свойскими. Я появился в гостинице в тот самый момент, когда они собирались идти ужинать. И они с ходу пригласили меня с собой. И я согласился охотно.

В ресторане к нам присоединилась девушка — тоненькая, коротко стриженная, с золотистой челочкой, закрывающей лоб. Звали ее Катя. И спустя некоторое время она спросила меня:

— Так это, значит, я ваши стихи читала в местной газете?

— А нравится? — в свою очередь поинтересовался я.

— Да как вам сказать… — Она тряхнула челочкой и усмехнулась лукаво. — Вообще-то ничего. Только очень уж обще, отвлеченно. Все у вас какие-то пейзажи, полустанки… Дальние пути, трудные дороги… А что-нибудь более личное, интимное, что-нибудь о жизни вы можете, а?

— Но ведь наша жизнь — это как раз и есть дорога, — ответил я, — дальняя, трудная.

Сейчас же Осип Гринберг сказал, поднимая над столом бутылку:

— Катька! Кончай флиртовать. О более личном, интимном ты можешь беседовать со своим Серегой… Не трогай корреспондента! И вообще, братцы, давайте-ка ужтшать.

И он аккуратно, бережно разлил по стаканам водку.

Ужин прошел весело. За столом шумели, говорили все наперебой. И я с любопытством прислушивался к разговорам.

Новые эти мои друзья — молодые этнографы, — как выяснилось, только что вернулись с берегов озера Тоджа и направлялись теперь к хребту Танну-Ола. Там находилась главная экспедиционная база. И туда-то, стало быть, и я должен был отправиться вместе со всеми.

Познакомился я также с работой и планами экспедиции. Она состояла из трех отрядов. И все они занимались, в общем, одним делом: изучали загадочный и сложный этногенез Тувы — старинного урянхайского края.

Дело в том, что в этом краю существовала редкостная смесь почти всех языковых и расовых элементов Южной Сибири и Северной Азии. И данное обстоятельство озадачивало ученых… А Гринберг, тот попросту полагал, что именно здесь-то и надобно искать следы палеазиатской расы; останки таинственных «протомонголоидов», когда-то обитавших, судя по всему, в тибетских и саянских горах. Однако эту его идею решительно опроверг Антон Овчаренко:

— Ты, Осип, как всегда, перебарщиваешь, несешь чушь… Сибирский очаг расообразования, как известно, вторичный. И, стало быть, все эти языки не возникли здесь, а пришли сюда. Ведь Урянхай лежит на пересечении древнейших путей… Это великий исторический перекресток!

— Ну вот, — поморщился Гринберг, — опять ты мне прописные истины читаешь… Учись, старик, мыслить широко, поэтично.

— Я не поэт, — резко сказал Антон, — я ученый.

— Не ученый ты, а начетчик. Во всяком случае, меня лично теория «перекрестка» никак не устраивает… Слаба эта теорийка, слаба!

— Но другой-то ведь нету, — тихо проговорил Антон. Приходится пока мириться. И по правде говоря, что мы знаем? Грумм-Гржимайло не зря писал о тувинцах. «Эта народность останется для нас навсегда неопределенной». Слова эти, заметь, принадлежат метру, генералу от науки! А мы кто? Рядовые…

— Однако плох тот рядовой, кто не хочет сам стать генералом!

— Ты опять меня не понял. Я ведь не гонюсь за чинами.

Ребята продолжали спорить. И я слушал их с интересом. Но предпочитал не вмешиваться в спор — помалкивал.

Катя тоже в разговор не вмешивалась; с аппетитом ела, пила. Затем закурила. И улыбнулась мне, щуря глаз от дыма:

— Вот так они всегда. Один оптимист, фантазер, романтик. Другой скептик, пессимист.

В этот момент к нам подошел коренастый, приземистый парень в кожаной куртке — шофер отряда. Он живо присел к столу, выплеснул в стакан остатки водки из бутылки. И тронул за плечо Антона:

— Эй, пессимист, подвинь-ка мне салат.

— Да какой я, к черту, пессимист? — дернулся Антон. — Что за манера навешивать ярлыки? Просто я не люблю пустого фантазерства.

Ладно, остынь, пробормотал шофер примирительно, шуток, что ли, не понимаешь?

Он выпил, отдулся. И помаргивая, оглядел собравшихся.

— А знаете, ребята, какая разница между оптимистом и пессимистом?

— Тут много вариантов… — заговорил Антон.

Но Гринберг перебил его:

— Давай, Митя! Выкладывай!

— Пессимист считает, что все женщины бляди. А оптимист только на это и рассчитывает.

— Здорово, — смеясь, воскликнула Катя, — самый остроумный ответ.