Рыжий Орм

Во всем войске была большая радость, когда стало известно, на чем условились хёвдинги с посланцами. Все превозносили хёвдингов за такую сделку и хвалили короля Этельреда как самого доброго из всех королей к бедным мореходам с Севера. Сделался большой шум и гульба— немалый спрос на жирных баранов и молодых женщин, люди же понимающие сидели задумчиво у костров, на которых жарились бараны, и пытались сосчитать, какая сумма придется на каждый корабль и на весь флот целиком. Это оказывалось непростым делом, и нередко случались пререкания о том, чье исчисление вернее, но все сходились, что никто бы и не поверил, что где-нибудь на свете может быть столько серебра, разве что у базилевса в Миклагарде. Иные отмечали и другие вещи, именно — что кормщикам досталась такая большая доля, хотя занятие у них нетяжелое и на веслах им сидеть не приходится, но сами кормщики полагали, что всякий разумно рассуждающий человек признает, что они-то как раз заслуживают куда большего.

Хотя пива было вдосталь, и притом крепкого, и шума хватало, но до серьезных стычек из-за этого дело доходило редко, ибо все чувствовали себя теперь богатыми и находили жизнь прекрасной и оттого не так скоро хватались за оружие.

Но Орм сидел в мрачных раздумьях возле маленького священника и думал, что немногим людям пришлось столь же тяжко, как ему.

Брат Виллибальд нашел себе много дела, ибо немало было раненых, нуждавшихся в его заботах, и он посвятил им себя целиком и полностью. Пришлось ему осмотреть и руку Торкеля, и тут ему было что сказать о епископских лекарях и их методе, ибо ему трудно доверять другим в том, что касается понимания и познаний в медицине. Он сказал, что собирается поехать вместе с епископами, но Орму не хотелось его отпускать.

— Ибо хорошая это вещь, когда лекарь под рукой, — сказал он, — и должно быть верно, что ты из них всех самый искусный. Ясно, что я бы хотел отправить тебя с посланием к Ильве, дочери Харальда, ведь ты единственный гонец, которого я могу послать, но тогда я тебя больше не увижу, из-за ненависти, которую ты питаешь к нам, норманнам, и никогда не узнаю ее ответа. И потому сижу я теперь и не знаю, что мне делать, и не могу ни есть, ни спать.

— Ты намерен держать меня в плену? — спросил брат Виллибальд в негодовании. — Вы же говорите, будто верность слову у вас не уступает вашему мужеству, а мы все, сидевшие в башне, получили заверение, что сможем идти свободно, куда пожелаем. Может, ты позабыл?

Орм сумрачно уставился прямо перед собой и сказал, что для него вообще непросто что-нибудь забыть.

— Но мне трудно отпустить тебя, — продолжал он, — ибо ты словно бы помогаешь мне, хоть и не можешь ничего сделать. Но ты умный человек, маленький священник, и слушай теперь, что я скажу. Будь ты на моем месте, и случись все это с тобой, что бы ты стал делать?

Брат Виллибальд улыбнулся и ласково глянул на Орма и покачал головой.

— Похоже, ты сильно привязался к этой молодой женщине, несмотря на ее тяжелый нрав, — сказал он. — И это достойно удивления, ибо вы, безбожники и насильники, берете себе женщин каких придется, и не больно о них грустите. Не потому ли это, что она королевская дочь?

— Она не может рассчитывать на наследство, после того что стало с ее отцом, — отвечал Орм. — И из этого ты можешь понять, что не богатство мне нужно, а она сама. А то, что она хорошего рода, дела не портит: я и сам хорошего рода.

— Может быть, она опоила тебя любовным напитком, — промолвил брат Виллибальд, — и это придает такую прочность твоей привязанности.

— Однажды она давала мне пить, — сказал Орм, — и с тех пор ни разу, и это было, когда я впервые ее увидел, а питье было мясным отваром. Но из него я вряд ли что отпил, потому что она разозлилась и отшвырнула прочь кружку с отваром. А ты сам говорил, что для меня надо было его варить.

— Меня не было, когда его варили и приносили к вам, — сказал брат Виллибальд задумчиво, — а для молодого человека нужно совсем немного такого напитка, когда женщина молода и хороша собой. Но если она напустила в отвар колдовства, то тут ничего не поделаешь: ибо от любовного напитка нет иного лекарства, кроме любви, так говорят все ученые врачи древнейших времен.

— Этого лекарства я и ищу, — отвечал Орм, — и теперь спрашиваю тебя, не можешь ли ты мне дать на сей счет совета?

Брат Виллибальд наставительно поднял указательный палец и отечески Произнес:

— Есть лишь одно средство, когда человеку тяжело и он не знает, что ему делать, и плохо твое дело, злосчастный идолопоклонник. Ибо то, что остается — это молить Господа о помощи, а этого ты не можешь.

— А он тебе часто помогает? — спросил Орм.