Рыжий Орм

— Однако она так загордилась, — продолжал он, — что я устал от неё и отослал её к Гзаку. Ты, наверное, слышал о нём, ибо он один из трёх самых могущественных людей в мире. Он — самый главный хёвдинг над всеми печенегами и обретается чаще всего в Крыму. Он был рад такому подарку, ибо душа у него была простая и он не очень-то разбирался в танцах и прочем шутовском искусстве. А затем Гзак отправил её к императору в Константинополь, в благодарность за деньги, которые тот послал ему. В Константинополе, наверное, ничего не понимают в шутах и танцорах, ибо девочка эта танцевала перед самим императором и его придворными и очень прославилась своим искусством, так что в конце концов она умерла от своей спеси. А у меня после этого только прибавилось хлопот: ибо Гзак пожелал, чтобы я прислал ему двух новых танцовщиц, чтобы снова порадовать императора. И теперь я готовлю их. Они приводят меня в ярость своей непонятливостью и неуклюжестью, хотя я тщательно отбирал их среди многих других. После того как ты, Орм, видел меня с моим братом, тебе нечего даже и смотреть на то, как они танцуют. Но я могу показать тебе их, если ты сам того пожелаешь, и может статься, что они смогут повеселить твоих мальчиков тоже.

Орм согласился на это и Фелимид выкрикнул свои распоряжения. Среди печенегов началось ликование.

— Всё племя очень гордится ими, — сказал Фелимид. — А матери моют их каждое утро в сладком молоке, чтобы кожа у них была белоснежной. Но они так никогда и не научатся танцевать по-настоящему, сколько бы я с ними ни бился.

На лужайке расстелили ковры, прямо перед хёвдингами, и люди принесли факелы. Под радостные выкрики печенегов на ковры вышли танцовщицы. Они были хорошо сложены, и на вид им можно было дать лет тринадцать-четырнадцать. На черноволосых головках сидели красные шапочки, на груди у них висели бусы из зелёных камешков. А одеты они были в широкие штаны из жёлтого шёлка, из страны серов, и штаны эти были подвязаны у них на лодыжках.

— Давно я не видел танцовщиц, — сказал Орм. — В последний раз это было, когда я служил у господина Альмансура. Но миловиднее этих девушек я точно никого не видел.

— Главное — не внешность, а танец, — сказал Фелимид. — Что же касается их наряда, то его придумал я, и он действительно заслуживает похвал.

Вместе с танцовщицами вышли два мальчика, примерно в таком же возрасте: они сели на корточки и принялись играть на дудочках. А обе девочки начали прыгать при свете факелов, в такт музыке: они подпрыгивали, очень важничали, отскакивали назад, крутились на одной ножке — так, что все, кроме самого Фелимида, пришли в восторг. Когда танец окончился, печенеги ликующе закричали: девочки были очень довольны, что чужеземцам тоже понравился их танец. Потом они робко покосились на Фелимида. Тот равнодушно кивнул им и повернулся к Орму.

— Я ничего не скажу, иначе они расстроятся, а вместе с ними и все остальные. Сегодня вечером они показали всё, на что они способны, раз уж их пришли посмотреть чужестранцы. Но больше всего меня огорчают музыканты, ибо они гораздо хуже танцовщиц. А ведь они — рабы из хазар, и долго упражнялись в своём искусстве. Считается, что хазары очень музыкальны. Но всё это пустая болтовня.

Потом начался новый танец. И через некоторое время Фелимид сердито закричал им что-то, прервав их выступление.

— Какое счастье, что этих неумех не слышит мой брат Фердиад, — сказал он Орму. — Он был более чувствительным, чем я.

Он подозвал к себе мальчиков-музыкантов, и один послушно подошёл к нему и протянул дудочку.

Когда Фелимид сам заиграл на ней, полились волшебные звуки. Словно в его игре ожили желание и счастье, шутки и смех, женская красота и блеск меча, утренняя заря над морем и ветер с весенних полей. Свартхёвди и Ульф слушали эти волшебные мелодии, и им трудно было усидеть на месте. А оба хёвдинга рядом с Фелимидом блаженно качали головами и вскоре уснули. Печенеги топали ногами и хлопали, смеялись и плакали одновременно. А танцовщицы порхали вокруг легче пуха, преобразившись под воздействием игры Фелимида.

Шут отложил дудочку в сторону и довольно пошевелил ушами.

— Это было неплохо, — сказал он.

— Я уверен, — сказал ему Орм, — что никому не удастся превзойти тебя в этом искусстве, так что неудивительно, что печенеги оставили тебя, когда ты впервые пришёл к ним. Непостижимо, как это тебе удаётся извлекать такие звуки из этой обыкновенной дудочки.

— Всё дело в дереве, из которого умело сделана эта дудочка, и дерево это — доброе, — сказал Фелимид. — Доброта его проявляется в звуках, когда на дудочке играет тот, у кого в душе есть та же доброта. А к тому же ещё и терпение, чтобы извлечь из дудочки то, что она прячет в себе. Сама душа не должна быть деревянной.

Тут писец Фасте выступил вперёд и упал на колени перед Фелимидом, прося у него дудочку. По щекам у него текли слёзы.

— Что ты будешь с ней делать? — спросил Фелимид. — Разве ты умеешь играть на дудочке?

— Нет, — ответил писец. — Я сборщик налогов. Но я научусь. Я хочу остаться у тебя и играть на дудочке.