Рыжий Орм

Сундук затрещал под тяжестью, и Токе обеспокоенно шагнул поближе, но сундук выдержал. Орм нацедил пива из анкерка и подал королю, и тот выпил за счастливую поездку. Потом отёр пену с бороды, и сказал, что, удивительное дело, на море пиво всегда вкуснее, и потому он желает, чтобы кружку наполнили ещё раз. Его желание выполнили, и он неспешно осушил её, после чего снова кивнул на прощанье, сошёл на причал и направился к большому конунгову драккару, куда теперь водрузили его знамя алого шёлка с вышитыми двумя чёрными воронами с распростёртыми крыльями.

Орм глянул на Токе:

— Отчего ты такой бледный?

— У меня своя печаль, как у всякого иного, — ответил Токе. — У тебя самого вид не слишком цветущий.

— Я знаю, от чего уезжаю, — сказал Орм, — но никакая мудрость не может знать, к чему вернусь, да и вернусь ли.

Все корабли вышли в море и тут разошлись в разные стороны. Король Харальд со своим флотом двинулся к югу между островов, корабль же Орма пошёл на вёслах вдоль берега, чтобы обойти Зеландию с севера. Королевским кораблям помогал попутный ветер, и вскоре они были уже далеко. Токе стоял, глядя им вслед, покуда паруса не сделались маленькими; тогда он сказал:

Грузно гузном
взгромоздился
на сундук
владыка данов.
Сметь ли верить,
что не смялся
узел мой
под Синезубым?

И подойдя к сундуку, открыл его и вытащил оттуда свой узел, и это была та мавританка. Она казалась измученной и несчастной, ибо в сундуке было тесно и душно, а она там провела немалое время. Когда Токе посадил её, она упала от слабости и лежала, задыхаясь и дрожа, чуть живая, покуда он снова не помог ей. Она заплакала и оглянулась.

— Больше тебе нечего бояться, — сказал Токе. — Он теперь далеко. Она сидела бледная, не сводя широко раскрытых глаз с корабля и людей, ничего не говоря; а гребцы на вёслах тоже глядели на неё во все глаза и спрашивали друг друга, что всё это могло значить. Но бледнее всех был Орм, уставившийся на неё так, словно его постигло большое горе.

Шкипер Оке стоял в задумчивости, теребя бороду.

— Ты ничего не говорил, когда мы заключали сделку, — сказал Оке, — что с нами отправится женщина. И по крайней мере скажи мне, кто она и почему попала на борт в сундуке.

— Пусть это тебя не касается, — отвечал Орм мрачно. — Занимайся кораблём, а мы займёмся своими делами.

— Тот, кто не хочет отвечать, может таить опасные вещи, — заметил Оке. — Я чужой в Йеллинге и мало что знаю о тамошних делах, но тут всякому ясно, что дело неладно, и мне оттого может быть, урон. У кого она украдена?

Орм сидел на бухте каната, обхватив руками колени и спиной к Оке; он отвечал ровным голосом, не поворачивая головы:

— Вот тебе две вещи на выбор. Либо ты замолчишь, либо я тебя брошу в море вниз головой. Выбирай, что тебе больше нравится, немедля, потому что ты тявкаешь, как собака, и мешаешь мне.

Оке отвернулся, что-то пробормотал и сплюнул за борт; и видно было, когда он стоял у кормила, что он полон мрачных мыслей и в дурном настроении. Но Орм продолжал сидеть как сидел, глядя прямо перед собой и погружённый в свои думы.

Когда женщина Токе немного оправилась от слабости и подкрепилась, с ней тут же приключилась морская болезнь, и она со стоном перегнулась через планшир, не слушая слов утешения, с которыми обращался к ней Токе. Наконец он оставил её в покое, привязав верёвкой к борту, и сел рядом с Ормом.

— Теперь худшее позади, — сказал он. — Но конечно, это и страшно, и хлопотно — добывать себе женщину таким образом. Немногие бы на такое отважились, но быть может, моя удача больше, чем у иных.

— Больше, чем у меня, тут я согласен, — ответил Орм.

— Это ещё неизвестно, ибо твоя удача всегда была велика, и получить дочь конунга — это больше, чем то, что получил я. И ты не должен огорчаться, что не смог сделать так, как я, ибо это слишком сложно, когда девушку так стерегут.

Орм рассмеялся сквозь зубы. Он сидел молча, а потом приказал Раппу сменить у кормила Оке, чтобы тот не слишком прислушивался.

— Я надеялся, — сказал он после этого Токе, — что дружба между нами прочнее, после того, как мы столько пережили вместе, но верно говорят старики, что не вдруг узнаешь человека, и в этой безумной затее, которую ты нынче осуществил, ты поступил так, будто меня нет вовсе, или я не стою того, чтобы со мной считались.

— Есть в тебе одна вещь, которая совсем не к лицу хёвдингу, — ответил Токе, — и вещь эта обидчивость. Многие похвалили бы меня за то, что я собственноручно похитил женщину, никого этим не обременяя, а ты, видишь ли, решил, что тебе выказали неуважение, оттого что не рассказали всё с самого начала. Лучшей дружбой назвал бы я такую, когда на подобное не злятся.

Орм уставился на него, белый от ярости: