Ржаной хлеб

Шли они быстро, придерживаясь расстояния видимости друг друга. Похрустывал под ногами валежник, пружинили сухие отлежавшиеся мхи.

Урочище вскоре поредело, пошли выводками низенькие сосенки, заросли чапыжника, полоса тонкоствольных березок. Екимов свистнул два раза, и Богданов, идущий впереди, остановился, поставил на землю пулемет, спросил, тяжело дыша:

— Ты чего?

— Давай потише, светло очень… Я думаю левее взять, обогнем ту открытую полянку…

Кое-где пришлось ползти по-пластунски: низина подозрительно сочилась водой, засасывала. К дороге выбрались грязными, мокрыми. Притаились в ольховнике, прислушались. Никого вроде поблизости нет, тихо. Где-то возле Ужинской протоки заржала лошадь. Надсадно урчала машина у поселка. Грузовик, по всей видимости, шел в Самолву или в Чудскую Рудницу. Там, на берегу озера, немцы устроили летний лагерь, что-то наподобие дома отдыха для фронтовиков, вот постоянно и катили туда машины по песчаной тяжелой дороге.

— Сколько времени, Леня? — спросил Екимов. — Не опоздали?

— Половина второго.

— Пора мину ставить.

Петя подполз к рельсу, солдатской саперной лопаткой принялся копать углубления под шпалами. Отполированная твердая галька подавалась туго, так громко звенела под лопатой, что казалось, звон этот слышен за километр, у самой станции. Екимов сдувал с верхней губы пот, отбрасывал камешки руками, в кровь обдирая пальцы. А тут еще из-под кубанки волосы выпали, елозят по лбу, свет застят. Он ладонью убрал их, мельком глянул вдоль линии. Состав был уже виден. Он гулко сотрясал землю. Поставив мину в ямку, Петя засыпал ее, заровнял все, как было, и кубарем скатился вниз.

— Отходи, Леня! Отходи подальше! — скомандовал он Богданову и побежал в глубь леса. Они залегли за кочкой, стали ждать. Сердце у Екимова вырывалось из груди, ему не хватало воздуха, горячая пелена застилала глаза.

— Ну, Леня! Была не была! — сказал он, трогая товарища за руку.

Изгибаясь на повороте, эшелон черным чудовищем быстро нарастал впереди. Над паровозной трубой роились искры, султанами клубился дым. Вот паровоз миновал спаренный столб, приблизился к тому месту… Петя невольно прикрыл руками голову, сжал плечи. Сейчас ахнет… Но взрыва не было, хотя и паровоз и половина состава уже проскочили екимовскую мину.

— В чем же дело? — чуть не плача, вскрикнул Петя и вскочил. — Может, я глубоко зарыл? Может, со взрывателем что? Вот раззява! Торопился, понимаешь… Торопился я, Леня… Неужели и вторая мина подведет?

Но вторая мина не подвела. Минуты через две справа рванул к небу столб пламени, грохот и треск прокатились над спящим лесом.

— Вот оно, Ленька! Ахнули фрица! Ахнули! — Екимов обхватил Леонида, поднял и стал кружиться с ним. Все три мины Екимов «настраивал» сам, из обычных противотанковых делал усиленные, железнодорожные, переставлял взрыватели и теперь был счастлив, что изобретение его сработало и эшелон полетел под откос.

— Леня, ты глянь, как полыхает! Ты только глянь!

— Да отпусти ты, сумасшедший! Уронишь! — умолял Богданов. — Я знал, что гробанет! Не наша, так соседняя!

— У нашей тоже все в порядке, только я глубоко посадил ее, перестарался, Леня!.. Это точно!

А зарево в стороне Замогилья разгоралось с каждой минутой. Языки пламени охватили полнеба. В эшелоне, среди других вагонов, была, видимо, цистерна с горючим, вот она так и полыхала, разливалась огненным морем.

Екимов с Богдановым постояли еще немного и быстро пошли своим маршрутом, то и дело оглядываясь, любуясь этим огромным пожаром. Им надо было спешить, потому что над поселком уже взлетали ракеты: немцы подняли тревогу. От лесозавода, с вышки, длинной очередью ударил пулемет. Трассирующие пули вонзались в опушку рощи, веером рассыпались над дорогой и гасли. Тревожно залаяли собаки. Где-то у реки затарахтел мотоцикл, послышались отрывистые команды, там тоже, описав крутую дугу, повисла красная ракета…

Домой, в укромное место Сорокового бора, Екимов и Богданов вернулись утром. Две другие пары были уже на месте. Все страшно устали, но спать не ложились еще долго, пересказывали и обсуждали детали операции. В центре внимания были Хрюкин с Ураловым. Это на их участке взорвалась мина. Подогреваемые просьбой товарищей, перебивая друг друга, они который уже раз рисовали картину взрыва, показывали, как встал на дыбы паровоз, как в лепешку сплющивались вагоны…

Уснули партизаны часу в девятом. А в полдень Петю Екимова разбудил Козаров. Он еле растолкал его и, когда Петя открыл наконец глаза, сообщил ему дополнительные новости. Состав, который подорвала его группа, был из двадцати вагонов. Передвигался к фронту какой-то особый батальон. Сто двадцать шесть только убитых. Взлетела на воздух мотодрезина…

— Какая дрезина? — спросил Петя, окончательно просыпаясь.

— Из Гдова шла, к месту крушения.

— Так это третьей миной ее!

— Выходит, что третьей. Двенадцать фрицев — на куски! Наши люди доносят со станции, что транспортный комендант капитан Крегер бушует. Сорвал со зла телефонную трубку…