Ржавчина

— Вы совсѣмъ пропали, графъ! Васъ не видно и не слышно, — заговорила Александра Аркадьевна, вся преобразившись: она какъ-то прищурила глаза, начала картавить и пропускать слова сквозь зубы. Послѣ Вѣру уже это не удивляло: она знала, что если войдетъ мущина, даже старше Виллье, Боловцева сейчасъ же вся подтянется, сдѣлается игривѣе и ни на минуту не забудетъ дѣлать любезное лицо.

— Но какой на васъ сегодня туалетъ, — о, какой туалетъ! — восторгался французъ, съ видомъ знатока, платьемъ Боловцевой.

— Не дуренъ, не правда ли?… M-r Вортъ считаетъ долгомъ сдѣлать мнѣ каждый годъ сверхъ всего, что я у него заказываю, такое… une petite robe… дешевенькое…

— Дешевенькое? — переспросила Вѣра, съ недовѣріемъ взглянувъ на атласное плиссе короткой юбки.

— Это мнѣ стоитъ девятьсотъ франковъ… Для Ворта это даромъ, — проговорила она тономъ извиненія или поученія: Вѣра не поняла. — Поѣдемте съ нами въ Буа, графъ, — обратилась Боловцева къ Виллье. — Вотъ уже два дня какъ я не была тамъ.

— О, бѣдные парижане! — тонко замѣтилъ Виллье.

— Никсъ уѣхалъ на три дня въ замокъ къ Грамонъ, да и вы у меня совсѣмъ пропали… Ну, я пойду одѣваться…

— Надѣньте пожалуйста ваше лютровое пальто, — оно къ вамъ идетъ до невозможнаго. Впрочемъ, все, что вы ни надѣнете…

— Да ужь пригласите его скорѣй обѣдать, — выговорила Анна по-русски, продолжая играть въ безикъ.

— Прошу не учить меня, — отвѣтила, тоже по-русски, мать. Но ни въ тонѣ, ни въ голосѣ, ни въ лицѣ не было ни тѣни раздраженія. Все та же дѣланная полуулыбка играла на губахъ.

— Графъ, — обратилась она въ сторону француза, — пойдемте ко мнѣ въ будуаръ. Селестина подастъ мнѣ только шляпу и пальто.

Вѣра также поднялась съ своего мѣста. Анна простилась съ нею, не сказавъ ни слова, даже не взглянувъ на нее.

— Нѣтъ, я не пущу васъ, вы съ нами, — не выпуская руки Вѣры, сказала Александра Аркадьевна.

— Нѣтъ, merci, я не могу, — отвѣтила та.

— Вы всегда мнѣ отказываете, — любезно проговорила Боловцева. — Я вѣдь могу обидѣться… Madame Корнфельдъ, надѣвайте же шляпу!

Старушка быстро встала съ своего мѣста и вышла вмѣстѣ съ Вѣрой изъ этого роскошнаго, но тяжелаго салона.

Madame Корнфельдъ была добрѣйшее созданіе съ неудавшимся прошлымъ, съ тяжелымъ настоящимъ и неизвѣстнымъ будущимъ. Она была въ родѣ dame de compagnie при Боловцевой. И это было ея больнымъ мѣстомъ, хотя она и пріобрѣла себѣ всѣ необходимыя свойства компаньонки: умѣнье во-время смолчать, во-время согласиться, похвалить шляпу; но при первомъ же случаѣ она давала понять, что какъ судьба несправедлива, заставляя ее унижаться передъ какой-то Боловцевой съ темнымъ прошлымъ, но съ большимъ состояніемъ, — ее, Корнфельдъ, принадлежащую къ одной изъ лучшихъ фамилій Курляндіи.

— Вотъ и этотъ, — заговорила Корнфельдъ гораздо проще и искреннѣе, чѣмъ все, что она говорила при Боловцевой, провожая Вѣру до ея комнаты. — Пріятно ему что ли такъ извиваться передъ старухой?… Какъ онъ былъ любимъ при дворѣ! Императрица Евгенія всегда приглашала его съ собой въ театръ. А теперь… сдѣлался приживалкой богатыхъ иностранцевъ.

— Да кто-жь ему велитъ? — наивно спросила Вѣра.

— Раззорился!…- коротко объяснила Корнфельдъ, разставаясь съ Вѣрой у порога ея комнаты.

Вѣра уже позже узнала всю исторію графа Виллье. Дѣйствительно, это былъ жалкій типъ. Любимцъ Наполеона и когда-то одинъ изъ первыхъ представителей парижскаго высшаго общества, онъ приходилъ пѣшкомъ, усталый, голодный, изъ отдаленнаго квартала Парижа, для того, чтобъ имѣть возможность съѣсть шесть изысканныхъ блюдъ за столомъ Боловцевой. Съ паденіемъ имперіи Виллье потерялъ все… Безъ подготовки, безъ образованія, а главное съ репутаціей друга Наполеона — онъ оказался лишнимъ при новомъ правительствѣ, къ этому еще присоединилась случайная потеря всего состоянія на какихъ-то акціяхъ. Теперь никто не зналъ, гдѣ живетъ и какъ живетъ Виллье. Онъ являлся всегда хорошо одѣтый, гладко выбритый, съ накрашенными усами, съ изысканными манерами и непринужденнымъ свѣтскимъ тономъ. Все это были остатки его прежнихъ привычекъ. Но кромѣ этого онъ сохранилъ еще и другія привычки: быть всегда au courant всего, что дѣлается въ высшемъ свѣтѣ, посѣщать первыя представленія въ театрахъ, проѣхаться въ опредѣленный часъ по Булонскому лѣсу и запивать тонкимъ виномъ тонкія блюда… Онъ слишкомъ долго жилъ всѣмъ этимъ, чтобы не поступиться до извѣстной степени своимъ самолюбіемъ. Что стоитъ сказать два-три комплимента отживающей кокеткѣ! Они у него уже готовы, — онъ столько лѣтъ повторяетъ ихъ… а между тѣмъ онъ послѣ вкуснаго обѣда будетъ сидѣть въ avantscène и на другой, день можетъ отдать отчетъ въ какомъ-нибудь салонѣ о новой пьесѣ.

Для баронессы Корнфельдъ это было какъ нельзя болѣе понятно.

III

Парижъ праздновалъ свой fête des morts. Онъ приходился какъ разъ 2-го ноября. Въ этотъ день прошло ровно полгода послѣ смерти матери Вѣры. На чужой сторонѣ, вдали отъ всего близкаго, роднаго, ей захотѣлось участвовать въ общемъ горѣ, въ общемъ оплакиваніи дорогихъ существъ, потерянныхъ навсегда.

Во второмъ часу она уже ѣхала на Монмартское кладбище.