Ржавчина. Пыль дорог

– Торопливый, – не то с осуждением, не то с симпатией бросил врач. – Тебе еще хотя бы на пару месяцев терпения набраться, чтоб уж точно все срослось. А потом, так и быть, можем и домой выписать долечиваться. Чистильщик?

– Да.

– Ну, ваша братия по жизни отмороженная.

Рин

Я разогнулась, осмотрела столик с кучей пузырьков с фамилиями пациентов. Издали очень похоже на девчачьи кулоны моего детства. Маленький стеклянный флакончик, внутри несколько ярких бусин или засушенный цветок, в деревянную пробку вкручена металлическая петелька для шнурка. Странно, что никто не додумался использовать для наполнения таблетки, – они ничем не хуже бусин. Закатное солнце за окном просвечивало сквозь осенние листья, и неизвестно, от чего было больше золота на стенах и полу. Конец лета, начало осени. Конец рабочего дня. Выходные воспринимались не как долгожданный отдых, а как время без новостей. Боги, дайте мне не сойти с ума.

А потом я подумала, что не будет ничего плохого, если я еще раз посмотрю на него перед двухдневной разлукой. Пусть даже и на спящего.

Скрипнула дверь, полоска света из палаты легла на пол коридора.

– Рин? – Дэй приподнимается с подушки с видом человека, не вполне отличающего реальность от сна.

Я стряхиваю оцепенение и подхожу к кровати, пока ему не вздумалось вскочить на ноги. – Обалдеть, ты мне не снишься.

– Нет. Я здесь, – обнимать человека со сломанными ребрами категорически не рекомендуется, поэтому сажусь на краешек постели и осторожно беру его руки в свои.

– Кажется, я тебя напугал.

– Ты даже не представляешь, как, – я утыкаюсь лицом в его укутанные одеялом колени и неожиданно для себя плачу. Тихо, кусая губы.

– Эй, – он неловко гладит меня по голове, стягивая косынку. – Посмотри на меня, я и так слишком долго тебя не видел.

Шершавой ладонью проводит по лицу, стирая слезы, осторожно целует.

– Ты пахнешь лекарствами, мылом, травами. Порохом – уже почти нет. М-да. А я вот скоро начну смердеть не хуже трупа. Тут есть душ?

– Куда? – я успела поймать его за плечи. – Тебе нельзя вставать, швы разойдутся. Есть, конечно. Когда врач разрешит, отведу тебя.

– Блин, придется терпеть, – Дэй откидывается на подушку. – Что тут было, пока я валялся в отключке? Ребята убили то… Ту тварь?

– Да, – я вспоминаю строчки отчета Стэна и его рассказ, когда он, осторожно подбирая слова, пытался объяснить мне, что же произошло на заводе. – Сожгли, только металлический скелет остался. И то, что из стены сочилось, – тоже, огнеметом. Больше никто из наших не пострадал.

– Хорошо, – из его голоса уходит часть напряжения, – надеюсь, больше таких не осталось.

– Даже если остались, теперь мы знаем, как с ними бороться. Не думай об этом.

Было время, кто-то из чистильщиков пытался создать что-то вроде бестиария. Описать всех существ, с которыми мы сталкивались на неисследованных территориях, и способы их уничтожения. На первый взгляд идея была хороша, но довольно быстро выяснилось, что классификации твари не поддаются. Кто-то считает, что каждому из нас проклятые места подбрасывают что-то особое, только для него предназначенное.

– Ага, горит все. Если не горит, значит, ты плохо стараешься, – цитирует Дэй неписаный кодекс чистильщиков. Легкая улыбка трогает его пересохшие губы. – Рин, не уходи, а?

– Не уйду.

И я действительно не ухожу, пока его дыхание не становится ровным и спокойным, как у спящего глубоким здоровым сном человека.

Дэй

Потолок. Стены. Тень от ветвей дерева напротив – у двери, на побелке видна особенно ярко. Задолбало до зубовного скрежета. Окно плотно закрыто – простужаться со сломанными ребрами никак нельзя. На тумбочке – стопка принесенных Рин книг: «Леди из Серого замка», старый-старый роман о женщине-воине Темных веков, «Тишина в эфире» – автобиографическая повесть про пилотов времен войны. И сборник легенд. Иногда я жалею, что современные дорожные истории не собраны под такой же плотной обложкой, что по ним не написано ни одного исследования. Едва ли их вообще кто-то записывал.

Хм, а это мысль. Я выпросил у медсестры толстую тетрадь с желтоватыми листами и ручку. Попытался найти позу поудобнее. И замер, тупо уставившись на чистый лист. Никогда не думал, что это так сложно – написать первую строчку. И как я вообще собираюсь обработать такую прорву материала? Расположить истории в алфавитном порядке? Или по регионам? Ладно, придумать систему я еще успею. Будет что показать Рин, когда я ее увижу…

Я вздохнул и, отсекая пути к отступлению, вывел на плохо пропечатанной строчке: «На юге и севере рассказывают историю о Девушке на мосту…»

Когда я, наконец, оторвался от записей, тень ветвей миновала угол моей палаты. Конец лета, начало осени… Я выйду отсюда – а листья уже посереют и лягут на землю мертво шуршащим ковром. А потом будет очередная бесснежная зима. Сколько историй ляжет к тому времени в мою тетрадь? Мы с Рин будем сидеть вечерами на кухне, читать книги и болтать о чем-нибудь. Я наконец-то снова буду засыпать, обнимая ее, чувствуя рядом легкое дыхание.

Не могу. Все равно скучаю.