Ржавчина в крови

Френни забыл одну реплику и не смог поцеловать Лавинию перед объективом. К моему великому изумлению, они едва не столкнулись, поднимаясь с кровати под балдахином. Когда я спросил, что с ними случилось, почему они так смущены, то ответ увидел в их недовольных глазах: виновата белая, чопорная фигура, наблюдавшая из-за моей спины за всем на свете.

Но мисс Бернс на этот раз не было на съёмочной площадке, за завтраком я тоже не видел её. Лавиния сказала, что chaperonспит наверное, ещё видит сны, даже если вообще никогда не видит их.

—  Maybe you think I should have woken her up, Ferruccio& [102]— неожиданно спросила она, пристально посмотрев на меня с изумлением и тревогой одновременно, словно от моего ответа зависела её судьба.

— Нет, нет, — ответил я. Очень хорошо, что не разбудила мисс Бернс, оставив её подальше от кино, от того, чего она не понимает и никогда не сможет оценить.

Лавиния с благодарной улыбкой опустила голову, повернулась к звукооператору, чтобы тот укрепил микрофон, и бросила радостный взгляд в сторону Френсиса.

Когда она уходила, у меня возникло странное ощущение, будто я ответил не на тот вопрос, который прозвучал в её словах. На самом деле я только что сказал, что не остановлю их, что знаю, какую игру они с Френни затеяли, но не стану мешать. Пусть продолжают, чтобы Морфею потом дали их имена! И пусть подольше держат в заложниках снотворное Китти и даже пусть купят ещё одну упаковку! Нам всем — и любви, и фильму — была только на руку усталость мисс Бернс, на съёмочной площадке без неё определённо дышалось легче, и юные герои меньше смущались.

Отдав последние распоряжения техникам, я поднял руку, призывая всех, кому нечего делать в комнате, покинуть нас. И глубоко вздохнул.

Каждое лето бывает самый жаркий день, когда время от времени наступает тишина и постоянно обливаешься потом, нескончаемый день, потому что в послеполуденные часы уже совсем нечем дышать, но ты всё равно движешься, и с таким трудом, будто тонешь в болоте.

А самым длинным за всё наше лето оказался день, когда Лавиния и Френни разделись перед кинокамерами, чтобы уйти в другое измерение, где нет имён, нет личностей, где даже Джульетта перестаёт быть Джульеттой, а Ромео — тоже не Ромео, и остаются только тела — вместилища душ.

С заходом солнца жара не спала. Солнце всего лишь скрылось во мраке, став невидимым врагом, которого можно игнорировать, искать глазами и не находить, но которое по-прежнему существовало и обжигало наши спины, приклеивая одежду к нашей коже.

В девять вечера все мы, весьма проголодавшиеся, собрались в саду, в беседке, увитой вьющимися растениями, за ужином. Прошёл трудный день, мы работали много и хорошо, следовало выпить за окончание съёмок этой сцены.

Андреа воспользовался случаем и показал мне свой винный подвал. Кроме произведений искусства, он, как я обнаружил, коллекционировал также бочки и бутылки. Их у него оказалось невероятное множество, все старательно разложены по годам и фирмам-производителям на полках в просторном помещении с выбеленными сводами, которые навели меня на мысль о склепе.

На мгновение, должно быть из-за сырой прохлады, царившей тут, я подумал, что смерть вполне может оказаться освежающей, подобно дождю после знойной, жаркой, иссушающей жизни.

— Я не большой знаток, усмехнулся я, когда понял его просьбу. Он хотел, чтобы я выбрал вино для нашего ужина — вино с неповторимым вкусом, чтобы потом, где бы ни оказался, всегда мог заказать такую бутылку и после первого же глотка вспомнить сегодняшний праздничный вечер.

В конце концов, видя, что я в затруднении, Андреа выбрал «Брунелло» из Монтальчино, показал мне бутылку, дождался, пока одобрю, и мы вернулись наверх. На небе стали появляться звёзды. Ночь была чистая.

Потом все ходили из кухни в сад, нося тарелки с рисовым салатом, чтобы поесть в саду, подышать воздухом. Комары жужжали среди дымящих спиралей, одурманенные и не такие кровожадные, как обычно.

Я сел рядом с мисс Бернс, не собираясь этого делать, но кто-то, кажется Леда, подтолкнул меня, и таким образом я занял место Лавинии. Она тотчас воспользовалась этим, уселась рядом с Френни и улыбнулась мне, зажмурившись в знак благодарности, а мисс Бернс в этом время недовольно покашляла.

— Приятного аппетита, — сказал я, поставил свой бокал рядом с её на клеёнчатую скатерть, подцепил вилкой что-то маринованное и положил в рот, но тут же замер, не начав жевать, потому что поймал пристальный взгляд мисс Бернс.

Она ещё не начала есть, пытаясь понять, что лежит у меня на тарелке, словно там шевелилось в рисе какое-то насекомое. Сон благотворно подействовал на неё, убавилось несколько морщинок на щеках, но она по-прежнему оставалась призраком, возможно даже ещё более впечатляющим, готовым поселиться в каком-нибудь шотландском замке или пустующем жилище и остаться там навеки.

—  Enjoy your meal [103],— проговорила она, помолчав.

Я опустил голову, чтобы не смотреть на неё и чтобы на меня не смотрели.