Кое-кто полагает, что с победою одного из богов настанет конец самому времени, поскольку оба его берега сольются в один, и река пересохнет. Вряд ли это так, поскольку вряд ли бы тогда Световит и Борисвет стремились одержать окончательный верх. Разве могут боги оказаться настолько глупы, чтобы не угадать наперед бед, открытых даже человеческому пониманью?!
Так вот, что случится, ежели…
Да.
Что ведомо о Нездешнем Береге? Многое. И почти ничего. Поскольку бывавшие там видели разное и по-разному истолковывают увиденное.
Говорят, будто на Нездешнем Бреге все навыворот: свет зовут тьмою, черное – белым, глупое – умным, злое – добром.
Еще говорят, будто бы там не люди поставлены над зверьем, а зверье над людьми.
Еще говорят, что животворное светило там обозначают не перекрещенным кругом, как обозначаем мы, а крестовиною с заломленными концами.
Еще говорят, что тамошние люди рогаты, хвостаты, козлоноги и едят друг дружку.
И еще много былей, а паче – пугательных небылей рассказывают про Тот Берег. Верно, уж очень велик соблазн уверить себя и других, будто все наше хорошее искони наше, а все наше плохое заслано нам извне.
Я тоже бывал на Том Берегу. Вернее сказать – был. Еще вернее так: побывал. Пробыл малую малость и тем едва не надорвал разум.
А потому не мне рассуждать, какие из преданий о Нездешнем Бреге правдивы. Возможно, все они – правда. Возможно, и я попал под власть помянутого мною стремленья упрощать суть для видимости ее понимания, и время вовсе не река, и берегов у него великое множество – оттого и рассказы про Нездешние Места не похожи один на другой (просто рассказчики бывали в разных краях, каждый из которых для прочих нездешен).
Одно знаю наверняка: там, куда заносило меня, ЧЕРЕСЧУР МНОГО ЛАДУ. Так там ведется и средь богов, и средь людей, и средь нежити.
Там всяк маломальски сильный считает за благодеянье для слабого притиснуть его каменною пятой, для себя же мнит благом возможность истово лобзать пяту сильнейшего. Подобный уклад не утвержден там повсеместно, однако возобладал, и поборники его (а таких превеликое большинство и меж сильными, и меж слабыми) мнят, что наитягчайшая вина – думать не так, как велит думать Бог над Богами. Или желать не того, чего он велит желать. Или не восхвалять его денно и нощно за то, что он в безмерной милости своей позволяет восхвалять себя и поклоняться себе.
Я говорю "сильнейший" да "слабейший", однако верховодство определяется там не мудростью, не преклонностью лет и даже не правом рождения, как в иных странах Здешнего Берега, а единственно угодностью Богу Богов. Ежели Борисвету взбредет поставить глупого в научатели к мудрецам, либо немощного объявить величайшим богатырем – мудрые и могучие не возропщут, а возблагодарят. Искренне.
Зиждется лад-покон Нездешнего Берега на верховенстве разума, который столь же опора Борисвету, как нашему Световиту – чувства.
Да-да, и нечего бровями волосья на затылок выпихивать! Именно разум там подминает-удушает чувства, и именно переразумность рождает этакий лад. Потому что этакий лад соблазнительно выгоден и удобен для всех, кто безоговорочно его приемлет – вот чем он по-настоящему страшен.
Бог над Богами вовсе не есть средоточие зла и только зла. Всяк из предавшихся ему безоглядно может не беспокоить себя тягостными заботами, коими сызмальства до смерти-судьбины озабочен люд Здешнего Берега. За беззаветное служенье Бог над Богами равно жалует всех, искренне и безоглядно ему послушных – хоть людей, хоть молодших богов, хоть кого – кровом, сытостью, обороной… Помнишь ли, мил-друг, что я говорил об ухоженной, послушной скотине? А о мурашиной куче? То-то…
Да, мне не ведомо многое. Однако я знаю наверняка, что там, где мне удалось побывать, люди (верней, их тамошние подобья) обращены во скотьев да мурашей – обращены божеством, искренне желающим добра. Вернее же – обращены во божии скотьи собою самими. По собственному вольному выбору и для собственной выгоды.
И еще я знаю, что именно это доброе божество – Борисвет Нездешнего Берега – того же добра желает и нам. А еще я знаю, что сонмища Борисветовых тварей готовы вторгнуться на наш, Здешний Берег. Первые, которым предстоит призвать остальных, уже тут…"
Старик замолчал, потупился, глядя на свой до белизны стиснутый правый кулак.
Мечник ждал продолженья, однако волхв, похоже, сказал все, что собирался сказать. И теперь тоже ждал – вопросов. Поняв это, Кудеслав вымолвил первое, что пришло ему в голову:
– Уклад, подобный тому, которым ты меня стращал, я уж видывал, когда был с урманами в Персидской земле. Однако тамошний люд мало похож на скотьи стада. Много, конечно, в той земле и нехорошего, и просто-напросто злого, но кое что нам было бы не худо перенять для себя…
Он смолк на миг, потом добавил:
– И знак крестовины с заломленными концами я тоже там видел.
Старец гулко вздохнул, и Остроух с Любославой, словно двоегласое эхо, повторили этот досадливый вздох.