Ржавые листья

Гребцы дружно выбросили с борта мочальные связки — не покалечить бы борт лодьи о суровые сваи вымола.

— Подвысь! — хрипло рявкнул за спиной кормчий. Вёсла дружно поднялись и втянулись, насколько можно, в лодью. Кормчий ловко повернул весло, лодья косо подкатилась к вымолу и мягко стукнула бортом о кромку.

Я не спеша поднялся и спрыгнул на доски вымола, они упруго прогнулись под ногами. Тонковаты, — подумалось к чему-то, как будто это была моя забота.

К лодье уже бежал местный мытник, чернявый Бакун:

— Куда?! Осаживай назад! Нельзя сюда, княжье место!

— Нам можно, — хищно улыбнулся я. — Мы по княжьему слову идём. Не признал меня, Бакун?

Мытник остоялся, прищурился и прикрылся ладонью — полуденное солнце било ему прямо в глаза.

— Гюрята? Рогович, ты, что ль?

— Признал? — улыбка сошла с моего лица. — Вот и ладно. Глянь-ка сюда.

Бакун глянул на бересто с княжьим знаменном у меня в руке и кивнул.

— Добро, причаливайте. Я ж ничего.

— Да мы уж причалили почти, — повеселев, ответил я и велел кметям. — Эй там, кто-нибудь, дайте отмашку на остальные лодьи.

— Отеня-то как, в граде?

— А как же, — охотно закивал мытник. Видно было, что ему хочется почесать язык с досужим человеком. — Ты к нему, что ль послан?

Вот любопытный.

— Да нет, — я не собирался раскрывать княжьи тайны мытнику, пусть и вышгородскому. — Мытников вот на честность проверяем. Как кто что скрадёт, так тут же голову с плеч.

Шутка, однако ко двору не пришлась.

— Так, стало быть, мне с вас и мыта никоторого не будет? — кисло спросил Бакун, до которого только что дошло, что княжьи люди мыта не платят.

— А то, — довольно усмехнулся я. — Да ты не расстраивайся, Бакун, ты своё ещё возьмёшь, подкатит грек какой или урманин…

— Подкатит, как же, — обиженно протянул мытник. — С самого утра только один вестоноша с той стороны проскочил…

— Что ещё за вестоноша? — беспечно спросил я, внутренне весь насторожась.

— Да пёс его знает, — пожал плечами Бакун. — Говорит, что от Слуда воеводы к великому князю… Брешет, как дворовый кобель, хоть знамено у него и Слудово.

— Почто брешет?

— Кабы к великому князю, так впору на челноке до Киева — эвон, рукой подать… А не коню горой ноги ломать.

— Может, спешное что, — возразил я. — Пото и на коне…

— Челноком здесь всё одно быстрее, — отверг Бакун. — Ты же вон, хоть и по важному княжьему делу, не пошёл конно горой, а на лодьях пришлёпал, хоть и против течения.

А ведь торгового человека не обманешь, — восхитился я про себя, не придав, впрочем, особого значения вести, — мало ли что бывает. И как тут же выяснилось, всуе…

За спиной глухо ударилась о вымол вторая лодья, доски сотряслись под ногами.

— Рухнет твой вымол когда-нито… — начал я, ожидая обычных стенаний мытника, что мол, где ж пенязи-то на починку взять.

— Да вон он, вестоноша-то, уже обратно скачет, — сказал внезапно Бакун. — Нет, не прибыльный ныне день. Одни княжьи люди только туда-сюда снуют.

Теперь и я уже слышал пробивающийся сквозь торговый гомон вымола дробный цокот копыт. Вершник на тонконогом быстром коне топотал по вымолу — под ним доски гнулись гораздо сильнее. Ох, и правда, шутки шутками, а вымол рухнет когда-нито.

Краем глаза я заметил около самого вымола лёгкий челнок-берестянку.

— На челноке прибыл? — спросил я у Бакуна.

— Вестоноша-то? — вытаращил мытник глаза. — Ты чего? Он вместях с конём на пароме приплыл.

И впрямь — вестоноша остоялся у края вымола, там, где причаливает паром. Тот пока что был на самой середине реки, неспешно шлёпая в нашу сторону.

Что ж меня тогда толкнуло вмешаться — посей час не ведаю.

— Эй, парень, — окликнул я вестоношу, подходя. За спиной у меня ненавязчиво держались трое кметей, что тоже почуяли что-то неладно, или просто по привычке за мной шли. — Кто таков?

— Вестоноша воеводы Слуда к великому князю, — без запинки ответил тот, весело качнув рыжим чупруном.

— Зовут как?

— Меня что ль? — удивился вестоноша — видно, такое ему было внове.

— Ну не меня же, — что-то мне в нём всё больше не нравилось, а вот что — убей, не смог бы ответить.

— Яруном люди кличут. А вот ты кто таков, что меня тут расспрашиваешь?

— А я гридень из дружины великокняжьей, Гюрятой Роговичем люди зовут. И чего ж ты, Яруне, не в ту сторону едешь? Князь-то ведь в Киеве.

— Да мне то ведомо, — пожал плечами вестоноша. — Я его видел.

— Видел, значит, — усмехнулся я. — А чего ж я тебя не видел? Я ныне весь день при княжьем дворе. И уж чего-чего, а вестоношу всяко увидел бы…

Помстилось мне или вестоноша слегка побледнел?

— Покажи-ка знамено своё.

Он вдругорядь пожал плечами и полез за пазуху. Рылся долго — мешала плеть, что болталась на правом запястье. Вытащил бересто, бросил мне прямо в руки:

— Гляди.

Я глянул на бересто, но краем глаза ухватил резкое движение тени, отпрянул… только то и спасло от неминучей смерти. Хлёсткий удар плетью по голове пришёлся вскользь, однако же ободрал кожу над ухом. В конец плети оказалась зашита свинчатка, в голове загудело, ноги подкосились. Я вдруг понял, что лежу на вымоле, опираясь на локоть.