– Как не знать, господин профессор, в шоферской чего только не услышишь. Здесь у нас какие-то важные гости, не то из ФРГ, не то из Нидерландов. Так вот, вчера ни с того ни с сего возьми да и сломайся их «крайслер». А ведь уж до чего надежная машина! Вечером они звонили господину бургомистру в Вену, по всяким там своим делам. Ну и упомянули, между прочим, о своей беде – на чем же теперь по окрестным горным трактирам раскатывать? Вот бургомистр и предложил им попользоваться «фордом» на время своего отсутствия: он же ничего не знал об обещании господина Грубера… Может быть, останетесь в Зальцбурге еще на сутки? – предложил Карл несмело. – Вы ведь здесь далеко не все осмотрели; фрау Маргарет тоже сокрушалась, что пришлось скомкать программу. А завтра у меня законный выходной, и я вас помчу в Инсбрук на своем «фиате», да так, что только ветер в ушах!
– Спасибо, Карл, – я растроганно похлопал его по плечу. – Нужно обязательно сегодня. У нас ведь и там программа. Одно цепляется за другое… Словом, никак!
Услышав голоса, из соседней комнаты явилась моя дочь. Мы завтракали вместе, но потом Инга отправилась на прогулку. «Прошвырнуться по владениям Мирабель», – как она «изящно» выразилась.
– Что случилось, Карл? – Она, дружески улыбаясь, подала ему руку. – Почему сегодня никто не разбудил меня ни в четыре, ни в пять, ни даже в шесть? Я позорно продрыхла все это прекрасное утро.
– Небольшое осложнение, фрейлейн Инга.
– Осложнения? – Инга переводила взгляд с него на меня. – Такая изумительная погода – а у вас тут какие-то осложнения?
– Карл шутит. Просто мы с тобой поедем в Инсбрук не на машине, а поездом, как предполагалось раньше. Вот и все.
Инга огорчилась:
– А Целль-ам-Зее? А снежные вершины, опрокинутые в воду озера?
– Мне самому страшно жаль, фрейлейн Инга. – Лицо Карла опять приобрело виноватое выражение. – Все как будто вывернулось наизнанку… Вот и фрау Маргарет тоже…
– Тоже вывернулась наизнанку?
Инга никогда не пропускала возможности подкусить. Она будто ждала, когда с чьих-то уст сорвется не совсем удачное слово.
Карл ухмыльнулся. То, что меня в Инге раздражало, злило, а иногда, правда редко, даже выводило из себя, ему, кажется, было вполне по душе.
– Тогда уж скорее ее вывернули… Вы знаете, она ведь готовится к каждому своему походу с гостями, как учитель к уроку. Обложится справочниками, словарями… А тут ей прямо с утра нежданно-негаданно подсунули каких-то двух датских бизнесменов. У второго городского гида сегодня отдых, а датчане возьми да и прилети на день раньше условленного. Оба толстенькие, оба коротконожки. Фрау Маргарет шипит, как недобродившее вино. Боюсь, господам датчанам сегодня не поздоровится.
– А вы?..
– Оставлен целиком и полностью в вашем распоряжении, фрейлейн Инга. Приказано быть с господином профессором до самого поезда.
– Значит, и кнедли…
– Само собой разумеется! Если… если вы только не передумали, – Карл косился на нее с опаской.
– Я передумала?! – ужаснулась Инга. – Да они мне сегодня всю ночь снились, эти кнедлики! Коричневые такие, блестящие, словно шоколадные, хрустят в зубах.
– Да ничего подобного! Они белые, мягкие, прямо тают во рту.
– Правда? Какое счастье! Терпеть не могу шоколад!..
Мы быстро собрали свои немногочисленные вещи, Карл снес их в машину. Не имело никакого смысла возвращаться перед поездом в гостиницу.
– Едем прямо к вам. Карл? – Инга по своему обыкновению устроилась на переднем сиденье. – Мне хочется посмотреть, как Лиззль их делает.
– Она еще в церкви.
– Разве сегодня праздник? – удивилась Инга.
– А как же!
– Какой?
– Три года с того дня, как нас соединила святая дева Мария. Мы познакомились у ее алтаря. Нужно же поблагодарить. Нам кнедлики, а ей хотя бы свечу.
– Конечно, конечно, – великодушно согласилась Инга. – А куда вы нас сейчас везете?
– На Гору капуцинов, с вашего разрешения. Есть еще время, и я хочу преподнести вам весь Зальцбург.
– На блюдечке?
По-немецки это прозвучало чересчур прямолинейно, и Карл озадаченно повернулся:
– Как вас понимать, фрейлейн Инга?
– Есть такое русское выражение: на блюдечке, на тарелочке. Оно означает: любезно преподнести все целиком, без остатка.
– Ну что ж, на блюдечке так на блюдечке – мне для вас ничего не жаль…
Они беспечно шутили, смеялись, а я все ломал голову над своим «кроссвордом». Почему поезд? Почему именно поезд?
В конце концов я пришел к выводу, что «кроссворд» неразрешим. Уж слишком мало у меня исходного материала. По крайней мере в настоящий момент.
Придется набраться терпения и ждать дальнейшего развития событий.
Серпантин привел нас на вершину лесистой горы. Карл поставил машину у края дороги и пригласил нас следовать за ним по едва обозначенной тропинке, которая петляла между соснами.
Лес становился все гуще. И вдруг он оборвался. Неожиданно, разом. Мы оказались на краю пропасти.
Зальцбург лежал у наших ног в новом, совершенно непривычном и, на первый взгляд, даже в невозможном ракурсе. Куда делась, например, его главная примета – крепость? Я уже привык всегда – и днем и ночью – видеть ее вознесенной над городом. А здесь…