Ржавый меч царя Гороха

— Стой, дурак! Не шуми, на кол же посажу, ей-богу!

От такого предложения скандальный дьяк обезумел окончательно, ударившись в абсолютно неконтролируемую истерику:

— Спаси-тя-а! Помоги-тя-а! Матерь Божия, Заступница, Царица Небесная, умоли Сына Своего, Иисуса Христа, избавить мя от призрачной напасти, коя меня на кол посадить грозит-ца-а!

Горох кинулся за ним в надежде догнать и образумить кулаком по затылку, а я, не тратя драгоценного времени, зажёг зелёный огонёк свечи и попытался за оставшиеся секунды хоть как-то осмотреть место преступления.

На первый взгляд Яга всё описала правильно: стеклянная витрина, или хрустальный гроб, была взрезана алмазом. Смущала толщина стекла — полтора-два сантиметра. Какой же должен быть камень, чтобы одним движением вскрыть витрину, как консервную банку? На стекле видимых отпечатков пальцев не было. Никаких упавших волосков, брошенного воровского инструмента, забытых в спешке вещей, подозрительных следов на полу, кроме…

— Это что ещё за чертовщина?

Ближе к дверям, чудом не затоптанный всеми, кто здесь толкался вчера и сегодня, виднелся чёткий отпечаток раздвоенного копытца!

— Либо это очень крупная свинья, либо… — призадумался я, когда в комнату ворвался запыхавшийся царь.

— Уходим, Никита Иванович, дьяк психованный по двору кругами бегает, орёт, что мёртвого царя в подвалах видел!

— А вы… а?! — пискнул я, видя, как под его сапогом исчезает тот самый подозрительный след и последняя улика.

— Да что ж ты встал, ровно пень берёзовый?! Бежим же!

Горох почти волоком потащил меня по коридору, потом направо, потом налево, ещё раз направо и тайными переходами вывел к забору.

— Пресвятые угодники! — дружно перекрестились еремеевцы, когда мы оба неожиданно выскочили из калитки перед самым их носом.

— Не святые и не угодники, — чётко поправил я. — Но в целом задание выполнено, тема для размышления есть, рабочая версия тоже. Вы с нами?

— Нет, мне в опочивальню, хватятся, поди, скоро, — помотал бородой царь. — Сроку даю три дня.

А до того момента об воскрешении и думать не смей! Найди вора, сыскной воевода-а…

Я хотел ему ответить, но не успел. Еремеев не удержался первым, фыркнув в кулак. Стрельцы подхватили в голос, потому что удержаться от хохота при виде сразу двух взрослых мужчин в женских ночных рубашках просто невозможно. Даже я ржал, не стесняясь и не стыдясь.

Горох, естественно, вспылил, грозился всех казнить, что вызвало, столь же естественно, удвоенный всплеск неуправляемого веселья. Царь плюнул, обещал нам всем показать, но покуда не решил что, а потому, подобрав подол ночнушки, рысью припустил к себе в терем.

Мы же, отхохотавшись, спокойным, размеренным шагом отправились в отделение. Меня опять завалили сеном, и я чуть было не уснул, пока мы добрались до дома. Парни веселились всю дорогу, и не буду врать, что я на них сердился. Вспоминая себя и Гороха в беленьких «пеньюарах», я всё ещё помирал со смеху. Хорошо всё, что хорошо кончается.

Увы, не в нашем случае. Ну, я имел в виду, что у нас ничего не начиналось…

— Митька вернулся? — был первый вопрос, который я задал открывающим ворота стрельцам.

— А то!

— Спит уже?

— Наверное, — ухмыльнулись еремеевцы. — Мы ему тулуп в поруб бросили. Так, поди, пригрелся и спит.

— А с чего вдруг сразу в поруб?

— Дык за драку в кабаке! Никакушного доставили, а с ним ещё троих. Вроде прибалт какой, бледный, степняк узкоглазый да сын гор с вот такенным шнобелем! Я заскрипел зубами.

— То есть у нас в порубе четверо задержанных?

— Так точно, — радостно осклабились стрельцы.

— А вы в курсе, что один из них — будущий зять царя Гороха?

Бородачи на миг потупились, сдвинули шапки на затылок, а потом дружно решили:

— Лишь бы не Митя, а там… Перед остальными отбрешемся, поди, не впервой!

— Ну, вполне себе милицейский подход, — подумав, согласился я. — Ладно, пусть сидят, жалобы на произвол властей напишут утром, как раз и побеседуем.

— Слушаемся, батюшка сыскной воевода!

Вот и ладушки.

Еремеев лично сопроводил меня в дом, помог снять позорную ночнушку и передал с рук на руки бабке. Яга, отдать ей должное, ни о чём меня не спрашивала, а просто отправила наверх и уложила спать. Подоткнула одеяло, как ребёнку, взбила подушку и даже спела колыбельную:

Баю-баю, баю-бай!
Ну-ка, глазки закрывай.
А не то придёт волчок
И ухватит за бочок.
Дам я волку вдоль хребта,
Хоть силёнка и не та.
Да коленом по зубам,
Но тебя ему не дам.
Такой мальчик дорогой
Очень нужен мне самой.

Баю-баюшки-баю, Дай-кось я себе налью.

Для здоровья, для души, Для хороших снов в тиши. Баю-бай, а ты, гляди, Меня завтра не буди…