Ржавый-ржавый поезд (СИ)

– Неужели никто не уходит из города? Какой-нибудь обоз, в конце концов? Машины из центра по тыловому обеспечению? Курьеры? Я пошёл бы пешком, но на своих двоих точно не смогу угнаться…

– Поспи, – нажимает она мне на плечи, заставляя лечь. Наклоняется, отводит волосы с моего лица, чудом уцелевшие, не остриженные и не обгоревшие. Пальцы у неё все в трещинках от дезинфицирующих средств, сухие и холодные, но пахнут лавандой. – У тебя жар. Поспи…

Подчиняюсь и закрываю глаза. В конце концов, стыдно отвлекать медсестру от работы. Я не единственный её подопечный и не с самыми тяжёлыми ранениями.

На улице – страшная, противоестественная по осени жара. Здесь, в полуподвальной палате, пока ещё царит относительная прохлада. Койки сдвинуты так тесно, что между ними едва может пройти человек, а двое уже никак не разминутся. В высокое окно под самой крышей сочится ржавый свет; к карболово-гнилостной духоте переполненного госпиталя примешивается едва ощутимый запах железа и сухой травы.

«А ведь за городом, в холмах, были рельсы, – вспоминаю я вдруг. – Значит, можно поехать на поезде».

Эта мысль сразу успокаивает меня. Такая простая, что я даже удивляюсь, как она раньше не пришла в голову. Конечно, поезда – лучшее средство передвижения, кроме самолётов. Денег на билет у меня нет, но ведь офицера и героя должны пустить бесплатно, как же иначе. Остаётся терпеливо дождаться ночи и уйти. Медсестра, конечно, будет сердиться, но что поделать…

Когда нас обносят скудным ужином, а свет за окном меркнет, я начинаю собираться. У меня нет ни обуви, ни верхней одежды, только серая рубаха до колен, и немного страшно, что часовые заподозрят неладное. В один момент, уже на улице, на меня наваливается страшная слабость и темнеет в глазах, но почти сразу становится лучше – так хорошо и легко, как, кажется, не было лет пять.

В городе по-прежнему комендантский час, и дороги пусты. Круглая сливочно-жёлтая луна зависла над развалинами ратуши. Я иду, едва касаясь разгорячёнными ступнями холодной мостовой, а когда встречаю часовых, то улыбаюсь им. Они сосредоточенно смотрят сквозь меня прозрачными глазами, а кто-то ворчит про «клятые туманы». Удивляюсь мимоходом – воздух прозрачен, как стекло.

Впрочем, часовым виднее.