С. А. Есенин в воспоминаниях современников. Том 2.

– Вадим умный! Очень умный! И талантливый! Понимаешь? С ним всегда интересно! Я даже думаю так: все дело в том, что ему не повезло. Мне повезло, а ему нет. Понимаешь? Себя не нашел! Ну, а раз не нашел… Я его очень люблю, Вадима!

КЛЮЕВСКИЙ ПЕРСТЕНЬ

Приходит утром ко мне, на Бассейную.

– А знаешь, мне Клюев перстень подарил! Хороший перстень! Очень старинный! Царя Алексея Михайловича!

– А ну покажи!

Он кладет руки на стол. Крупный медный перстень надет на большой палец правой руки.

– Так-с! Как у Александра Сергеевича?

Есенин тихо краснеет и мычит:

– Ыгы! Только знаешь что? Никому не говори! Они – дурачье! Сами не заметят! А мне приятно.

– Ну и дитё же ты, Сергей! А ведь ты старше меня. И намного.

– Милый! Да я, может быть, только этим и жив!…

Знаешь, я ведь теперь автобиографий не пишу. И на анкеты не отвечаю Пусть лучше легенды ходят! Верно? ‹…›

В ПАРИЖ

Весна, слякоть.

С самого утра в бегах. Есенин и Сахаров собираются "скорым" в Москву.

Часам к четырем мы попадаем в ресторан на Михайловской. Налицо не менее полутора десятков представителей русской литературы. Понемногу хмелеют. Есенин кричит, поматывая головой:

– Что ты мне говоришь – Пильняк! Я – более знаменитый писатель, чем Пильняк! К черту Москву! В Париж едем!

Все соглашаются. Действительно, в Париж – лучше.

– Ну вот! А теперь я буду стихи читать!

Он читает долго и хорошо.

Наконец его прерывает Сахаров:

– Кончай, Сергей! На вокзал надо!

– К черту вокзал! Не хочу вокзал! Париж хочу!

Его долго уговаривают и объясняют, что в Париж тоже по железной дороге надо ехать.

Наконец он соглашается.

– Ну хорошо! Едем! Но только в Париж! Смотри, Сашка!

К самому отходу поезда поспеваем на вокзал.

Сахаров и Есенин на ходу вскакивают в вагон и отбывают ⁶. ‹…›

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Вернулся Есенин. Он помутнел и как-то повзрослел.

– Милый! Да ты никак вырос за три недели!

– Похоже на то. В деревне был… С Сашкой…

– Пил?

– Нет. Немного. Стихи хочешь слушать? "Возвращение на родину". Посвящается Сашке ⁷.

После чтения:

– Слушай! А ведь я все-таки от "Москвы кабацкой" ушел! А? Как ты думаешь? Ушел? По-моему, тоже! Здорово трудно было!

И помолчав немного:

– Это что! Вот я поэму буду писать. Замеча-а-тельную поэму! Лучше "Пугачева"!

– Ого! А о чем?

– Как тебе сказать? "Песнь о великом походе" будет называться. Немного былины, немного песни, но главное не то! Гвоздь в том, что я из Петра большевика сделаю! Не веришь? Ей-богу, сделаю! ⁸ ‹…›

СМЕРТЬ ШИРЯЕВЦА

– Да! Забыл сказать! Ширяевец-то ведь помер… Вот беда… Вместе сидели, разговаривали… Пришел домой и помер…

Он стучит кулаком по столу.

– Понимаешь? Хоронить надо, а оркестра нет! Я пришел в Наркомпрос: "Даешь оркестр",- говорю! А они мне: "Нет у нас оркестра!" – "Даешь оркестр, не то с попами хоронить буду!"

– Ну и что? Дали?

Он успокоенно кивает головой:

– Дали.

Через полчаса он читает стихи:

Мы теперь уходим понемногу

В ту страну, где тишь и благодать…

ПРИБЛУДНЫЙ

Приехал Приблудный. Ходит по городу в одних трусах. Выходим из дому – Есенин, я и голый Приблудный.

Есенин с первых же шагов:

– А знаешь, я с тобой не пойду! Не потому, что мне стыдно с тобой идти, а потому, что не нужно. Понимаешь? Не нужно! Ты что? Думаешь, я поверю, что ты из спортивных соображений голый ходишь? Брось, милый! Ты идешь голым потому, что это входит в твою программу! А мне это не нужно! Понимаешь? Уже не нужно! Ну так вот. Ты иди по левой стороне, а я – по правой.

С тем и расстались.

БЕЗДЕНЕЖЬЕ

До двенадцати – работает, не вылезая из кабинета ("Песнь о великом походе").

В двенадцать одевается, берет трость (обязательно трость) и выходит.

Непременный маршрут: набережная, Летний сад, Марсово поле и по Екатерининскому каналу в Госиздат.

В Госиздате сидит у Ионова до трех, до пяти.

Вечера разные: дома, в гостях.

На Гагаринской – пустая квартира. Сахаров в Москве, семья на даче.

Живем вместе.

Понедельник – нет денег.

Вторник – денег нет.

Среда – денег нет.

Четверг – нет денег.

И так вторую неделю.

Ежедневно, по очереди, выходим "стрелять" на обед.

Есенин, весело выуживая из камина окурок:

– А знаешь? Я, кажется, молодею! Ей-богу, молодею! И слегка растерянно:

– И пить не хочется…

ПУШКИН

– Ты посмотри! Ведь пили они не меньше нашего! Ей-ей, не меньше! А пьянели меньше! Почему?

– Не знаю.

– И я не знаю! То есть у меня есть одно соображение, только не знаю – верно ли? Я думаю, они и ели лучше нас! А?…

– Слушай! Как ты думаешь? Под чьим влиянием я находился, когда писал "Москву кабацкую"? Я сперва и сам не знал, а теперь знаю. Мне интересно, что ты скажешь.

– Люди говорят – Блока.

– Так то люди! А ты?

– А я скажу – Пушкина.

Он заглядывает мне в глаза и тычет кулаком в бок.

– А чего именно? Ну, ну!

– А я думаю, вот чего:

На большой мне, знать, дороге

Умереть господь судил ⁹.

Есенин скачет, как кенгуру, и вопит на всю квартиру:

– Ай, умница! Вот умница! Первый человек понял! Ну и молодец! Только ты мне все-таки скажи, мне интересно, как ты догадался?

– А очень просто! У тебя на постели книжка лежит и открыта как раз на этих стихах.

– Та-а-ак…