С аквалангом в Антарктике

Я увидел Сашу еще под водой, из дыхательного автомата вырывались пузыри выдохнутого воздуха, значит, он, по крайней мере, был жив и дышал. Почти в ту же секунду Пушкин высунул голову из-под воды и мгновенно сорвал с себя шлем. Он дышал быстро и тяжело, но не это привлекло наше внимание. Плечи, руки, грудь водолаза, дыхательный автомат акваланга — все покрывала какая-то странная переливающаяся масса. Мы не сразу догадались, что это такое, и только через несколько секунд я понял, что перед нами большой осьминог. Стали отдирать от Саши щупальца, они держались не очень плотно, но их было восемь, и как только отрывали одно, другие присасывались снова. Наконец Пушкин вместе со спрутом вылез из лунки, и мы сняли огромного моллюска. Осьминог был большой, каждая рука достигала в длину почти метра, но самым удивительным была тонкая эластичная перепонка, соединяющая все руки в один огромный зонт. Весь он был странного светло-пурпурного цвета, который все время менялся, то краснел, то бледнел, то делался серо-лиловым, а в середине прятался небольшой клюв, очень похожий на клюв попугая. Налюбовавшись зверем, мы осторожно положили его в ведро, он там не поместился, то одна, то другая рука то и дело высовывались наружу. Весил он, видимо, около полупуда. Это был, как выяснилось впоследствии, самый крупный осьминог, найденный в Антарктике. По словам Саши, встреча с осьминогом произошла так. Пушкин опустился на глубину около 20 метров и неожиданно ниже себя увидел в толще воды огромный зонт — осьминог спокойно висел, не делая никаких движений, и смотрел на водолаза. Интересно, что всего за двадцать минут до этого я был на том же самом месте, но ничего не увидел — спрута еще не было. Опасаясь, что если прямо подплыть к животному, оно уйдет в глубину, Саша резко нырнул вниз, тогда-то я и почувствовал первый рывок. Теперь осьминог оказался прямо над водолазом, и расправленный зонт казался гигантским. Он по-прежнему находился на том же месте и не делал никаких попыток уплыть. Пушкин стал всплывать прямо на спрута и схватил его руками. Тот не пытался вырваться и только обвил Сашу всеми своими щупальцами. Объятие было не особенно сильным, утверждения, что осьминог может под водой задушить человека, являются чистейшей фантазией, для водолаза с дыхательным аппаратом он практически безопасен. Все же, конечно, огромный полип, как называли этих животных в старину, сильно мешал Пушкину двигаться, и он тотчас дал сигнал подъема. Для Саши это была первая встреча с осьминогом, и он вышел из нее с честью.

Впрочем, потом мы немало донимали Пушкина сомнениями о том, кто кого поймал — он ли осьминога или осьминог его и как все происходило в действительности. Раз под водой кроме Пушкина (и спрута) никого не было, мы могли сомневаться сколько угодно, осьминог, во всяком случае, ничего не рассказывал.

Хотя спрут и не представляет для водолаза реальной опасности, все же отношение к нему совсем другое, чем к прочим подводным обитателям. Дело не только в том, что он единственный из всех холоднокровных животных заслуживает названия зверя — его глаза, мозг, органы чувств намного совершеннее, чем у остальных беспозвоночных, — но и в какой-то странной вере в то, что он обладает своеобразным разумом. Правда, лично я никогда не видел, чтобы этот разум как-то проявлялся, но ни с одним другим животным не связано столько суеверий и совершенно фантастических рассказов. Даже опытные дальневосточные водолазы, ловцы трепангов, часто побаиваются спрута, считают, что он может пережать воздушный шланг, и не любят встречаться с осьминогом под водой. Мы не испытывали страха, но все же относились к спруту с уважением, и каждая встреча с ним хорошо запоминалась. Осьминога довольно неприятно убивать, но так как он очень вкусен, приходилось идти и на это. Впрочем, наш экземпляр ожидала более блестящая судьба — пополнить коллекции Зоологического института. Мы нашли большой бидон и поместили туда осьминога на вечное хранение.

На следующий день у нас снова был гость — опять наш милейший доктор Леонов, который намеревался заснять еще несколько кадров для своего любительского фильма. Мне очень хотелось сфотографировать человека под водой, и, так как почти все запланированные работы были закончены, я решил погрузиться вместе с Пушкиным, снять его спуск и особенно аквалангиста вместе с гигантской губкой, сбор пробы и другие кадры. Кое-что я намеревался снять подводным киноаппаратом, который спокойно ожидал этого времени в своем ящике, — это была первая лунка, где под водой оказалось достаточно светло для киносъемки. Пушкин, как обычно, спускался со страховочной веревкой, я же должен был идти под воду свободным спуском, без конца, иначе веревка, попадая в поле зрения камеры, мешала бы мне снимать. Я не видел в этом ничего опасного: под водой была превосходная видимость, лунку было заметно издалека, рядом со мной должен был быть Пушкин, на помощь которого всегда можно было рассчитывать.