Читаем С автоматом в руках полностью

На месте остались Храстецкий и Вевода. Вацлав рассеянно смотрел по сторонам и щурил глаза, в которых стояли слезы. Сколько раз ходили они с Пепиком Репкой и Ярдой Недобой да и многими другими товарищами этими тропинками вдоль границы! Они никогда не думали о смерти, а только о службе и перебежчиках. И вот вдруг пришла смерть и забрала сразу двоих из их числа. Храстецкому хотелось плакать. Он уселся на запорошенный снегом пенек. Вевода тоже молчал. Ему было нелегко. Он жил в одной комнате с Репкой, их койки стояли рядом. Каково будет его родителям? Они с Недобой были из одной деревни и потому любили ходить вместе. А Ярда? Единственный сын, мать его теперь, наверное, с ума сойдет... Ребята сидели молча, курили сигарету за сигаретой на этом последнем посту возле мертвых товарищей.

На пути к заставе пограничники шли по заснеженной тропинке. Потом сидели в канцелярии. Усталости никто не чувствовал. На душе было тяжело и грустно. Непрерывно звонил телефон, Карлик вел разговор за разговором. Они молча слушали и думали об одном и том же: "Кто убил тех двоих и когда? Почему не было слышно выстрелов? Кто мог знать, что они пойдут именно этой тропинкой? Не застрелили же они друг друга? Чушь! Они были друзьями. Значит, убийцей был кто-то третий. Кто? Почему?.."

В наряд в этот день никто не пошел. Прапорщик приказал всем оставаться дома и быть под рукой, когда начнется следствие. Снег шел, не переставая. Первым приехал командир таховского отряда. Не говоря ни слова, он сел рядом с Карликом: ему уже все было известно из рапорта. Через полчаса приехали врач с фельдшером, а еще через час - сотрудники органов безопасности. Они проклинали снег, мешавший быстро ехать.

Промерзший Храстецкий, немного успокоившись, стал осматривать окрестности, как поручил ему Карлик. Наконец к ним подъехала машина с пограничниками и выездной группой. Вацлав усмехнулся, увидев, как люди в штатском идут по глубокому снегу в полуботинках.

К мертвым подошли только один из следователей и доктор в очках. Доктор вернулся первым.

- Смерть могла наступить часов в одиннадцать вечера, - сухо констатировал он и записал фамилии и возраст погибших.

Следователь осмотрел убитых, а его коллега сделал несколько снимков. Потом они принялись ходить вокруг того места, где лежали убитые, будто что-то искали.

- Других следов здесь нет, - наконец сказал старший из них. - И этой бутылки тоже. Возьмите, доктор, кровь для определения алкоголя.

- Во время вскрытия, пан инспектор.

Во второй половине дня приехали следователи из самой Праги. Все принялись искать бутылку хлебной на участке от Гути до места происшествия, шаг за шагом обшаривая полосу шириной в сто метров вдоль маршрута движения погибшего патруля. Искали снова и снова. Нашли все три батарейки, но бутылки не было. Все остальное у погибших осталось нетронутым.

Наконец следователи высказались: оба вахмистра были застрелены из автомата Репки с очень близкого расстояния. Участия третьего лица исключать нельзя. Что же произошло в действительности, было загадкой... Как объяснить эти аккуратно сложенные рукавицы и позы покойников? Наступившая темнота прервала поиски. Репку и Недобу увезли. На следующий день снег растаял, но дальнейшие поиски, в ходе которых лесовчанам приходилось даже ползать на коленях, ничего не дали. Бутылки найти не удалось. На заставе строили самые разные предположения. Ребята могли напиться и перестрелять друг друга. Если же дело было иначе, то кто же третий? Барак? Этот набожный человек?..

На следующий день из Пльзеня вернулись Цыган и Стромек. Они уже знали о случившемся и ломали голову над тем, почему столько специалистов не могли выяснить истину.

- А что, если это был Дядя? - сказал Стромек, Он первым отважился высказать эту мысль.

- Дядя, - возразил Храстецкий, - знает другие дороги. В эти места он не зашел бы, ведь он ходил не здесь... Не нравятся мне их позы. Ярда лежал на спине, а его автомат - на руках на груди. И оба были убиты из автомата Репки. Что ж, выходит, сначала Пепик застрелил Ярду, а потом себя? Ченуха! Ведь мы их хорошо знали. А эти рукавицы, сложенные так аккуратно, как в витрине...

- А на оружии не нашли каких-нибудь отпечатков пальцев? - задумался Иван Олива. - Специалистов как собак нерезаных, а что они нашли? Возьму-ка я мотоцикл и съезжу в Гуть. Кто со мной? Попробую все-таки найти эту бутылку. А что, если мы обнаружим, что в тот день в Гути был кто-то чужой?

Первым откликнулся Стромек:

- Я поеду с тобой, Иван.

- Напрасный труд, ребята, - сказал Храстецкий. - Мы обшарили каждый метр.

Однако ребята все равно поехали в Гуть, мимо того зловещего леса, по которому проходил последний маршрут их товарищей. Вернулись они часа через два. Стромек снял шинель и со злостью швырнул ее на постель.

- Ничего, - сказал он. - А я, как и Иван, все время думаю об этой бутылке. Не могу я спокойно слушать то, что говорят некоторые. С другой стороны, не из-за этой же бутылки их убили!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное