Это будет не скоро, а жизнь не ждет. И в окружном центре Сахалина островной комитет партии учел это.
— Надо послать по стойбищам, где ничего пока нет, отдельных товарищей, чтоб объясняли гилякам задачи советской власти, помогали им дельными советами вести свое хозяйство, по мере возможности объединяли их в коллективы и в первую голову чтоб ликвидировали среди них неграмотность, — так постановил сахалинский окружком.
И вскоре целый ряд советских работников острова выехал в разные концы его. Среди них находился командированный в стойбище Чирево организовать школу и ликвидировать неграмотность среди гиляков товарищ Быков, заведующий сахалинским здравотделом.
Захватив буквари, тетради, карандаши, различные подарки для туземцев — своих будущих учеников, он в феврале 1930 года выехал на оленях из Александровска к месту своей будущей работы — в гиляцкое стойбище Чирево.
Путь на оленях и собаках
Молодой орочон гнал своих рогатых животных, нарты неслись с чудовищной быстротой, и у человека, сидевшего на них и ехавшего на оленях впервые в жизни, с непривычки даже дух захватывало. Ему мерещилось, что нарты со всего разбега непременно налетят на дерево, и удар будет настолько силен, что и люди и олени разобьются вдребезги. Ничего однако не случилось. Орочон оказался прекрасным каюром, правил ловко и благополучно привез путника в Нутово.
Дав передышку оленям и напившись чаю, путник и его каюр решили ехать дальше, чтоб поспеть до ночи к сторожке, где останавливаются все едущие от Нутово до Хандузе. Олени вновь понесли по снежному раздолью с быстротой хорошего автомобиля, и не успела еще полностью показаться луна, как нарты подъехали к японской сторожке.
Подле нее стояли перевернутые нарты, возле них сладко спали, уткнув в пушистые животы свои морды, распряженные собаки, бродило, разрывая снег в поисках корма, несколько оленей, и молодой орочон по этим признакам сразу определил, что в сторожке «разный гости много приехали». Он не ошибся: в сторожке сидели уже остановившиеся на ночлег приказчик хандузской фактории и гиляк из стойбища Чирево, доставлявший на запряженных собаками нартах почту в район Охи, и кореец с женой, ехавший работать на промыслы.
Сторожка не отапливалась, ночлежникам предстояло померзнуть, холод давал себя знать, да так основательно, что у всех прибыших в сторожку появилось одинаковое желание выпить чаю. Сторож-японец не заставил долго ждать: он быстро развел огонь и над ним повесил котелок с чистым снегом, затем поставил на стол чашки и банку с консервированным молоком.
Быкова мучил голод, у сторожа не оказалось ничего съестного. Поэтому пришлось сделать вылазку в стойбище орочон, расположенное на расстоянии полукилометра от сторожки.
Вернулся Быков не с пустыми руками: орочоны продали ему лепешку и рыбу.
Гиляк-почтарь из Чирево, увидав рыбу, обрадовался и попросил Быкова подарить ее ему. Путнику пришлось расстаться с форелью, потому что он хорошо знал обычаи тайги. У гиляков не принято отказывать просящему; как бы дорога ни была вещь, они отдают ее тому, кто просит. Не дать — значит, прослыть навсегда злым человеком. И путник, ехавший в Чирево работать среди гиляков, многим рисковал бы, отказав чиревскому гиляку в первой же его просьбе.
Получив рыбу, гиляк не стал ее ни варить, ни жарить. Мелко нарезав, он принялся уплетать ломтики сырьем, всякий раз запивая чаем и заявляя, что очень вкусно. Так за несколькими чашками чая сырая рыба была им съедена пешком.
После чаепития стали укладываться. Приказчик из Хандузе, сторож и Быков устроились на японском помосте, покрытом цыновками, гиляк-почтарь улегся на полу, пожилой кореец с женой на возвышении, напоминающем полати.
Спать никому не хотелось, и люди разных наций и культур, прибывшие на остров с разных концов земли и неожиданно столкнувшиеся в тесной сторожке, попробовали затеять между собой беседу.
Вначале рассказывали друг другу, кто на чем приехал. Затем языки развязались, люди стали говорить о самих себе. Приказчик из фактории поведал свою биографию: он родился на Сахалине в семье каторжника, хорошо помнит каторгу и рассказывает о жутких днях, когда люди, чтоб избежать непосильной каторжной работы, рубили себе руки, добровольно подвергались порке, убегали, зная, что податься с острова все равно некуда.
Приказчик из Хандузе в те времена был мальчиком, но в детской памяти хорошо запечатлелись имена каторжных палачей, тюремных надзирателей и стражников, отличавшихся особой жестокостью. Он не забыл о существовавшей тогда кучке гиляков, которых начальство каторги приспособило для поимки беглых и за эту работу платило по установленной «таксе» за голову убитого беглого каторжника 1 руб. 50 коп., за доставленного «живьем» три целковых.