С чего все начиналось

– Не прячь, – будто сквозь «стену» подглядел «круглолицый» – пробку то, на столе оставил. И вам здравствуйте. – Я смотрю, – он присел на табурет, рядом с Виктором и пожал всем руки – к нам новые люди приехали. Почему не ко мне, а сразу на поселение, и кто распорядился? От чего мне не известно?

Человек, с множеством вопросов, оказался председателем колхоза Октябрьский – Рябушкин Алексей Петрович. Братья, кое-как, объяснили ему, мол: Виктор знакомый еще с Тюмени, а сейчас военный человек, получив задание из Москвы, был проездом в «наших местах», вот и решил увидеться со старинными друзьями.

То, что Виктор военный, выдавала тельняшка.

– А где служили? – Спросил председатель, прищурившись.

– Морская пехота, в Новороссийске.

– Но вы же говорили: из Москвы. – Не поверил круглолицый.

– Так, я сейчас на другой службе. – Усмехнулся капитан. – Извините, разглашению не подлежит. Понимаете? – Загадочно произнес он, чем смутил председателя, прожившего уже полвека и, явно, прошедшего войну. – А Новороссийск, остался в армейском прошлом.

Рябушкин, хоть и не любил когда выпивали, но как полагается, для начала пожурил молодежь, а после, взяв бутыль, собственноручно разлил по стаканам самогон.

– С таким человеком и я не прочь… – Вознес он стакан. Все выпили. – В каком хоть звание?

– Не имею права. – Гордо, войдя в роль сотрудника КГБ, ответил Виктор, но преклоняясь перед фронтовыми сединами, добавил: – извините.

– А петь, могешь? – Не обращая внимания на дерзость, с улыбкой спросил председатель.

– Почему же не спеть? Спаю.

Виктор взял в руки гармонь, и пальцы веером пробежались по клавишам, раздувая меха.

– Эта песня, – словно забыв об уговоре про «будущее», начал капитан – нашего хорошего ансамбля – «Любэ»¹.

Все смолкли, пока Виктор рвал душу нотами и голосом. Никто не смел, помешать ему. Братья обнялись, и задумчиво вслушивались в каждое слово – если еще и закрадывались сомнения по поводу капитана, то сейчас сомнений не оставалось – наш, советский.

Алексей Петрович, не слышал, про такой ансамбль, как и саму песню, но она проникла в его память, отправив на двадцать лет назад – в отнятую молодость фашистами. Снова в строй, снова в атаку с беспощадной рукой бить врага, не имея жалости ни к себе, не к фашисту, не к предателю. Песня настолько растворилась в председателе, что его глаза источали живость воспоминания, увлажняя щеки. Это были не слезы слабости – герою отечества не ведома слабость – это слезы горести, за тех кто, может быть, уже ни когда не услышит таких слов.

Солнце шло к закату, растворяя день в себе.

– Значит, говоришь: ждет Севастополь, ждет Камчатка, ждет Кронштадт – вновь наполнил стаканы председатель, но уже по самый край. – Ну, давайте, – поднял он над головой стакан – чтоб не быть нам еще раз в этом тумане, и за тех – кто в нем остался на веки.

Все затихло – казалось, что мир остановился.

– У вас что – поминки что ли? – Разбудили тишину вошедшие девушки, а за ними и парни. – Эй, заходи, – крикнула самая озорная – председатель здесь!

Вечер стал налаживаться, скука ушла как сон – музыка, танцы и девичий смех. Но, как гласит истина: все хорошее имеет свойство заканчиваться раньше, чем хотелось бы.

В кармане запиликало, когда веселье было в самом разгаре – это уже было в третий раз.

– Мне пора. – Подошел Виктор, к Илье. – Дай мой узелок, да я уже… прощаться не беду – вдруг опять, что-нибудь не то.

На небо выкатывались звезды, но солнце еще не совсем легло за горизонт, красной паутинкой раскинувшись по краю неба.

Переодеваться капитан не стал, так, в одежде «братьев из Тюмени» и с узелком в руке, отправился он на поле.

В ночи, на маленьком диске, сияли цифры, с отсчетом секунд назад. 00:00 появилось на табло – центр диска засиял ярким синим светом. Виктор нажал на центр диска, в ожидание отправится домой – там он все расскажет, а установка станет новым научным открытием, а капитан: «первопроходцем сквозь временные рамки».

Активация началась.

Темнота, свет, снова темнота, ночь. Мимо, по вымощенной камнем улице, проехала пролетка запряженная лошадьми. Люди суетливо бегали, кто-то кричал и просил о помощи, а кто-то отбивался от оборванцев-грабителей. За спиной раздался взрыв – это, с именем Богини, крейсер выстрелил во тьму, просигналив обратный отсчет времени, последних дней Российской империи.

И снова – что-то пошло не так.

УПЫРЬ

Его виски горели, мозг плавился. Невыносимая боль поселилась в груди, словно тот кол, что вбивали ему два века тому назад. Желудок свело – он бурчал, ругаясь и поторапливая быстрее принять пищу. Синяя, со слегка серым оттенком кожа шелушилась, источая зловонный запах мертвеца.

– Европа… цивилизация… – ругался упырь, идя по улицам Лондона, шатаясь, из стороны в сторону, от слабости. Кто-то вылил помои на улицу, из окна второго этажа, обрызгав сапоги путника. – Да вы гадите на улицы! – Крикнул он, продолжая бурчать себе под нос: – вот вам и чума «немытая Европа». Приехали бы к нам, в Россию – мы бы вас в баньку, да веником, веником… вот, там бы всех вшей из вас повыгоняли, да научили бы в отхожие места ходить.