С человеком на борту

На планёре «Красная Звезда», сконструированном С.П. Королёвым, лётчик-испытатель и планерист Василий Андреевич Степанченок выполнил — впервые в СССР на безмоторном летательном аппарате — фигуру высшего пилотажа, петлю. В одном из полётов на этом планёре он сделал целую серию петель подряд, после чего никто уже не мог сказать, что фигуры на планёре «Красная Звезда» получились случайно.

СП и сам немного летал как пилот. Даже имел свидетельство планёрного пилота-парителя. И любил вспоминать об этом:

— Я-то ведь тоже лётчик!

Или:

— Мы, лётчики, это понимаем…

Возражать тут не приходилось — он действительно понимал!

Понимал, что нигде взаимодействие человека с техникой не проявляется так сложно, тонко, многогранно, порой бурно, как при управлении аппаратом, свободно летящим в трехмерном пространстве.

Поэтому, я уверен, не случайным было и настойчивое стремление Королева привлекать лётчиков-испытателей к работам, связанным с полётами в космос человека, начиная с самых ранних этапов подготовки этих полётов. Впрочем, не исключено, что тут кроме соображений деловых сыграли не последнюю роль и личные пристрастия СП: любовь к авиации, тяга к ней и её людям, которые он сохранил до конца дней своих, как, впрочем, едва ли не любой человек, когда-то хотя бы в малой степени прикоснувшийся к этому делу!

А Королев прикоснулся в степени, далеко не малой!

Многие из его конструкторских работ в авиации широко известны — та же, уже упоминавшаяся пилотажная «Красная Звезда» или ракетопланер СК-9.

А когда Сергей Павлович Королев, как заместитель главного конструктора КБ по лётным испытаниям, руководил во время войны доводкой ракетного вспомогательного двигателя РД-1 на пикирующем бомбардировщике Пе-2, то принимал участие в испытательных полётах в качестве бортового инженера-экспериментатора (что дало повод в некоторых очерках ошибочно называть его лётчиком-испытателем). Эта-то его работа и послужила поводом для нашей второй встречи — встречи, про которую даже сразу и не скажешь, какая она была: радостная или грустная (наверное, было что-то и от одного, и от другого), и о которой мне уже довелось рассказывать в книге своих записок «Испытано в небе»[3].

Рассказ об этой встрече — один из немногих, которые сегодня невозможно оставить без комментариев.

При первой публикации повести «Испытано в небе» — в журнале «Новый мир» в 1963 году — написать прямо, что речь идёт о Королеве, было абсолютно невозможно: никакая цензура этого в то время не имела права пропустить — имя Королева, как и его роль в ракетно-космической технике, было строго засекречено (хотя в окружавшем его покрове тайны имелись изрядные дыры, о которых я ещё расскажу дальше).

В 1969 году, в последней до сего дня публикации повести «Испытано в небе», писать о Королеве как Главном конструкторе уже разрешалось, но о том, что он около шести лет своей жизни провёл в заключении по ложному обвинению, по-прежнему полагалось умалчивать. Рассказать все, как оно было, без умолчаний, стало возможно только сегодня.

Тем не менее, начиная с той первой публикации в «Новом мире», читатели, судя по их многочисленным письмам, прекрасно поняли что к чему! Лишний раз подтвердилось старое правило: обращаясь к читателю, имей в виду, что он — умный. Не ошибёшься…

Написав много лет спустя об этой второй встрече с Королёвым, я отправился к нему, чтобы показать написанное. Тут я следовал правилу, которое сам установил для себя: перед публикацией каждой написанной мною строки, в которой фигурируют реально существующие, живые люди, при малейшей возможности обязательно показать то, что написал, этим людям. Иногда получишь от них поправку, уточнение. Иногда — драгоценное добавление. А иногда и что-нибудь в таком роде: «Ты все написал правильно. Так оно и было. Но, знаешь, я не хотел бы, чтобы это было опубликовано».

И тут уж — ничего не поделаешь — приходится с этим считаться. Немногие исключения, когда автор, выступая в плане, так сказать, намеренно критическом, считает себя вправе пренебречь волей своего персонажа, только подтверждают общее правило.

Не могу сказать, что, показывая Сергею Павловичу страницы рукописи, в которых речь шла о нем, я чувствовал себя очень уверенно: бог его знает, как он на это дело посмотрит! Вполне может счесть публикацию того, что, как говорится, прошло и быльём поросло, нецелесообразной. А может просто, без каких-либо оценок целесообразности или нецелесообразности, чисто эмоционально воспротивиться пробуждению нелёгких для него воспоминаний…

Мои опасения были тем более небезосновательны, что вообще, как выразился один много лет работавший с Королёвым инженер, очень уж неожиданный он был человек. Мало кто из его сотрудников, даже самых стародавних, умел с приличной степенью вероятности предсказать реакцию Королева на какие-то новые высказывания, предложения, события. Тут прогнозы, как правило, оправдывались ещё хуже, чем во всех иных областях, где их пытаются строить.