С человеком на борту

Услышав подобное, я поначалу огорчился: неужели рассказанное мной можно было истолковать как проявление антипатии к Королеву?!

Но тут же моё огорчение на корню перебил отзыв другого человека, тоже неоднократно имевшего дело — прямо по службе — с Сергеем Павловичем:

— Он у вас, Марк Лазаревич, выглядит гением. А ведь гением-то он не был…

Нет, изображать его гением я, честное слово, тоже не собирался. Не собирался хотя бы потому, что с этим словом, по моему глубокому убеждению, следует обращаться крайне осторожно. Объявлять человека гением — прерогатива потомков. Имевшие место в истории попытки присвоить эпитет «гениальный» кому-то из современников редко переживали самого носителя этого звания.

А читательские мнения продолжали обрушиваться на меня одно за другим.

Одно из них — исходившее, кстати, от человека не только очень умного по природе, но к тому же театроведа по профессии, для которого раскрытие характеров человеческих есть, так сказать, основная работа по специальности, — звучало примерно так:

— Все-таки, я вижу, печать своего времени на вашем Королеве стояла.

Сходную точку зрения высказал, прочитав в рукописи мои заметки о Королеве, один из старейших советских лётчиков, который, закончив свою лётную деятельность, ряд лет проработал в королёвском КБ. Энергично критикуя (кое в чем, как мне кажется, необоснованно, но кое в чем довольно убедительно) написанное мною, он заметил:

— СП жил и работал в определённой среде… Был продукт всего этого. Без описания внешней среды его отдельные вспышки и резкости не могут быть поняты…

Сказано совершенно справедливо.

Конечно, каждый из нас, в большей или меньшей степени, есть продукт своего времени, своей среды, своего места среди людей. И Королев, разумеется, не был в этом смысле исключением. Но именно в меньшей — никак не большей! — степени. Пресловутая «печать эпохи» легла в нем на внешнее, поверхностное, мало коснувшись внутреннего, глубинного.

Да и вообще валить все только на «эпоху» было бы тоже не очень-то справедливо. Разных, очень разных по своему внутреннему облику руководителей формировала она.

Трудно, конечно, сравнивать реальных — живущих или живших — людей с персонажами произведений литературы. Но все же, если признать, что лучшие из этих произведений как-то отражают нашу жизнь, подобное сравнение — пусть с известными оговорками, — наверное, в какой-то степени правомерно.

Так вот, можно вспомнить не один образ крупного руководителя — «генерала промышленности» — тридцатых, сороковых, начала пятидесятых годов, известный нам из литературы. Взять хотя бы заводских директоров Листопада в «Кружилихе» Веры Пановой и Дроздова в «Не хлебом единым» Владимира Дудинцева. В обоих этих превосходно написанных персонажах немало общего: оба чувствуют себя этакими «удельными князьями» на своём заводе, в своём городе, даже своей области, причём воспринимают такое своё положение как совершенно естественное. Оба категоричны в своих высказываниях, безапелляционны в оценках, решительны в деле, весьма круты в обращении с окружающими. Словом, сходства много. Но, если копнуть поглубже и постараться заглянуть в души этих людей, невозможно не заметить, насколько они различны по своему нравственному облику, человечности, отношению к людям, пониманию своего долга…

Я обратился к этим литературным примерам только для того, чтобы проиллюстрировать несложную истину: время, конечно, накладывает на людей свою печать, но делает это очень по-разному. Избирательно. Сказав про человека, что он, мол, был «у времени в плену», никак нельзя считать, что этим о нем сказано все. Нет, Дроздовым Королев не был. Скорее уж — Листопадом, хотя и с ним имел больше черт различных, чем сходных или, тем более, совпадающих…

Королев был похож — на Королева!

Если бы он был не реальный, живший среди нас человек, а, скажем, выдуманный герой литературного произведения, я бы, наверное, придумал ему характер получше. Но Королев существовал реально. И, говоря об этой незаурядной личности, я не чувствую себя вправе «корректировать» её облик — подменять человека его же бронзовой статуей, сколь ни велик был бы соблазн пойти по пути её сооружения.

Возвращаясь же от литературы к жизни, нельзя не заметить, что и в реальной действительности тех же самых лет напористая резкость и подчёркнутая властность обращения с окружающими отнюдь не была обязательной чертой, чуть ли не определяющим признаком каждого сильного руководителя крупного масштаба. Нет, черта эта встречалась часто, очень часто, но — не всегда. И в то время существовали выдающиеся руководители, отличавшиеся спокойной, вежливой, подчёркнуто уважительной манерой обращения с людьми. Достаточно вспомнить хотя бы таких главных конструкторов, как Алексей Михайлович Исаев, Семён Алексеевич Лавочкин, Георгий Николаевич Бабакин, Олег Константинович Антонов…