С черного хода

Хельга… даже не читая я понял, что это ее письмо. Девушка оставила свои координаты и разрисовала весь листок медвежатами, зайчиками, цветочками, сердечками… и написала, что любит и ждет. Черт… неожиданно приятно, хотя я на дух не переношу такие телячьи нежности.

– Держи… – Исаев подсунул мне рюмку. – Помянем твоего отца…

– Помянем. Расскажите мне про него… – выдавил я из себя. Как ни странно, мне не очень хотелось знать историю моего отца. Возможно, я просто привык считать себя сиротой и, внезапно обретя родителей, так и не осознал это до конца.

– Что я тебе могу сказать… – полковник выпил и слегка нахмурился. – Он никогда ни о чем не жалел и никогда ни перед чем не останавливался…

Я слушал и испытывал непонятное чувство. Здесь была и гордость за незнакомого мне человека, лишь номинально считающегося мне отцом, и сильное чувство сожаления, о том, что он все-таки не нашел меня…

– Где его могила?

– В Кронштадте. В церкви Иоанна Кронштадтского. Он хотел быть похоронен рядом с флотом, которому отдал все жизнь. Мы туда съездим.

– Хорошо…

Глава 20

…длинная лестница из громадных тесаных валунов, поднимающаяся в нечто скрытое в белесом клубящемся тумане, и высокие тонкие фигуры, показывающие мне руками на туман… и совершенно непонятное и такое же смутное, как сам сон, ощущение моего предназначения…

– Чертов сон… – чертыхнулся я и открыл глаза. – Ну что за напасть…

Неделю… ровно неделю каждую ночь мне снится такая хрень. Причем всегда под утро, коротким кусочком, как врезка в фильм… Нет… это не кошмар, я не просыпаюсь в холодном поту и не стучу зубами от ужаса, ощущения от видения вполне комфортные, некое умиротворение и спокойствие… Вот только дико бесит то, что я не понимаю, что же должен сделать… мать его за ногу. Какое предназначение? Вот же етить его в душу!.. Но ладно… разберусь позже… или не разберусь?

– Мр-р… – муркнула Катерина и прижалась ко мне всем телом. – Сколько уже времени, милый?

Я скосил глаза на настольные часы, стоявшие в углу нашей спальни:

– Семь…

– Семь? Думаешь, успеем? – задумчиво протянула шведка и, слегка потянувшись, как бы невзначай скинула с себя одеяло, представ передо мной во всем своем обнаженном великолепии, слегка скрытом прозрачной коротенькой ночной рубашонкой.

– Фрау штурмбанфюрерин? – я провел ладошкой по горячему твердому животику шведки. – И как это понимать?

– Уже не фюрерин… – хихикнула Катарина и одним движением уселась на меня верхом. – Неправильно. Обращайся ко мне по уставу: товарищ майор научной службы, а то получишь дисциплинарное взыскание.

– Ой боюсь, боюсь… сама сейчас получишь…

– Кто еще получит… – Катя повела плечиком, сбросив бретельку ночнушки с плеча. – Вперед, мой головорез…

– Яволь, фрау… тьфу ты… Так точно, товарищ майор!..

Ну а что тут скажешь?

Угомонились мы только через час…

Катя чмокнула меня и шепнула на ухо:

– Я не хочу никуда ехать…

– Я тоже, значит договорились, сегодняшний день проведем дома.

– Дурак! – шведка возмущенно ущипнула меня. – Я про эту… как ее… Вашу учебку.

– Нашу, Кати… нашу… – вздохнул я. – Знаешь такую пословицу? В чужой монастырь со своим уставом не едут.

Ну да… это как раз про этот случай. Завтра мы отбываем на переподготовку. Именно мы. Со мной-то понятно. Профессия воинская обязывает. Мало ли как наука воинская изменилась за это время, да специфика местная в обязательном порядке требует вдумчивого изучения. А вот Кате зачем? Могла бы ознакомиться, так сказать, в процессе работы. Но нет. Все работники МГБ, даже научники и женщины, первоначально в обязательном порядке проходят курсы переподготовки, и поговаривают, это еще то удовольствие. Катарине предстоит отбывать три месяца, а мне так и все полгода. Одно радует, что это все будет происходить на базе одного учебного центра где-то в предгорьях Гондванского хребта. Так что будет возможность увидеться. Возможно… но скорей всего нет…

– Все равно не хочу! – закапризничала Катарина и подкурила тоненькую сигариллу.

С наслаждением затянулась, а потом язвительно заметила:

– Одно радует, что ты тоже будешь там, а не смоешься к этим гусыням.

– Катя… – я совершенно точно знаю, о каких она «гусынях», и поэтому постарался на корню пресечь разговор.

– Ладно, ладно… – смилостивилась шведка. – Не буду. Ты тут ни при чем, но мы еще вернемся к этому разговору. Завтрак?

– Сейчас схожу, сделаю…

– Опять ты за свое? Ох уж этот пролетариат, – снисходительно улыбнулась Катарина и позвонила в небольшой серебряный колокольчик. – Ну сколько тебе можно объяснять? А горничная зачем нам?