У Ирины настроение чаще менялось от непогоды, чем от неурядиц. В лунную ночь она, стоя у окна, приложив лоб к стеклу, избавляла себя от головной боли, которая, как мигрень, раскалывала голову на части. Дмитрий, проснувшись от духоты, увидел ее в свете луны и уличного фонаря, раскачивающегося от ветра. Ее осанка в пояснице выгнулась больше обычного. Мраморная белизна тела отражалась тонким силуэтом в оконном стекле, как на темном холсте испанского художника, который, как когда-то прячась от инквизиции, писал свой шедевр где-нибудь в подвале собора.
Ее тело, обнаруживая изящество коварного изгиба, возбуждало страсть, так, что Дмитрий поддался слепому порыву, и поцеловал ее в шею. Ирина повернулась к нему лицом, и он только на мгновение увидел жесткие ледяные черты лица, которые растаяли в улыбке, как снег весной. Она обхватила его шею тонкими руками. Он взял ее на руки, подбросив вверх, подхватил, и крепко прижал к себе.
Они вальсировали в тесной темной комнате. Упал стул, и за стеной комнаты, закашлялся сосед. Они засмеялись. Дмитрий ощутил стук её сердца, запах кожи, которые вызывают сладкое ощущение первой сенокосной поры.
– Меня укачивает и тошнит, как при морской болезни, – произнесла Ирина.
– Замечательно, это означает, что мы плывем, – опрометчиво ответил он, спохватившись на какой-то мысли, он продолжил, – это может быть от усталости, типа астении. – Смело подвел итог медицинским термином, не придав никакого смысла своим словам.
Ирина не сомкнула глаз до утра, без смущения рассматривая его широкую мужскую спину.
Серову вне очереди подтвердили в Генеральном штабе повышение звания, присвоив чин подполковника, так что пришлось по традиции с друзьями-сотоварищами из штаба, обмывать звезды в ресторане на Арбате. Из Москвы он отправился к дочери, остановился в представительском номере гостиницы на набережной Невы. Ирина пришла к отцу без Дмитрия.
Они пообедали в ресторане. Потом прошлись по набережной, вернулись в номер, и из окна седьмого этажа полюбовались панорамой Летнего сада и мостами через Неву.
– Папа, ты у меня самый замечательный, самый мужественный. Мы любим тебя с мамой. Только почему вы расстались?
– Пока, еще рано тебе про это знать.
Ирина отступила на шаг от отца и строго посмотрела в его голубые глаза.
– Посмотри на меня еще раз, и ты увидишь, что я уже взрослая.
Серов в свои сорок девять лет впервые задумался о том, что вот его маленькая дочь, взяла, да, и выросла. Он потер лоб правой рукой, сделал шаг в ее сторону, она отступила, назад к двери. Он перешел на шепот, ему было трудно признаваться перед дочерью в своем бессилии.
– У нее есть близкий человек, а тут сердцу не прикажешь.
– Ты лучше его. Ты умнее и сильнее! Силой возьми и верни.
– Маму не жаль? – произнес он, что прозвучало беспомощно и безнадежно. – Она всегда искала такое поприще, чтобы помогать молодым и слабым. Это ее хобби.
– Жалость ничего не значит, если, на кону, стоит моя жизнь.
– Что ты, милая, мы с мамой всегда придем к тебе на помощь, ты только позови.
Она заговорила громче и отрывисто.
– Что взамен службы – ни семьи, ни дома.
– Я что старик? Ты слишком жестко говоришь, даже грубишь. Это не правильно. Я так старался. Всю жизнь прожил только для вас.
Они замолчали, наступила тягостная тишина, нужных слов друг для друга у них не находилось. Ирина позвонила по телефону. Серов попытался что-нибудь расслышать, понимая, что она разговаривает с молодым человеком, сначала порадовался за дочь, а через минуту ощутил ревность к нему, как к сопернику.
Они отужинали в кафе на пятом этаже гостиницы.
– Ты не простудилась, – заметил Серов, которая после выпитого кофе, оставалась вялой.
– Я переутомилась, – Ирина почувствовала радость от родительского внимания.
– Прости, доченька.
– За что? Ты мой отец, какие могут быть упреки, все нормально, па.
Она позвонила по телефону, сонливость ее исчезла, когда она услышала родной голос Дмитрия.
– Ты, так рано, уезжаешь от меня. Я тебя не узнаю, ты его любишь больше, чем меня. Кто он?
– Я обязательно его тебе представлю, если не возражаешь. Я его люблю! – она проговорила отчетливо громко.
– Я надеюсь, ты не наделала глупостей.
– Я считаю, что любовь не глупость.
Серов вызвал такси и Ирина уехала. Он выкурил сигарету, и ещё раз уверившись, что жизнь идет своим чередом, стал напевать романс, переодеваясь в праздничный костюм для вечерней прогулки, потом спустился в ресторан, где был заказан стол для двоих.
Жизнь меняется от времени года, и исполнения желаний.
Дмитрий стал чаще раздражаться из-за того, что ему непрестанно приходится объясняться в чувствах, на что Ирина реагировала слезами. Дмитрий был плохой актер.
– Милая, моя девочка, все хорошо. Я люблю тебя!
– Опять, миленькая девочка, я – взрослая женщина.
– В-ве-рю, но, так говорят, любимым, даже солнышком называют, когда любят, – слегка заикаясь, ответил он ей, – для меня это истина, и я не сомневаюсь.