С чужого на свой и обратно. Записки переводчицы английской полиции

«Это были ужаснейшие дни для меня и моей семьи: родители и жена с сыном ждали в аэропорту. Привезли теплую куртку, шапку, сапоги (все купленнoе в долг) – потому что я уехал из дому четыре года назад в июне в одной футболке, шортах и сандалиях. Я не прилетел, и никто, конечно, им ничего не объяснил. Они не знали, что думать – пропал ли я, исчез? Две ночи спали на полу в зале прилетов, ждали каждый рейс. Когда, в конце концов, я прилетел, их уже не было. Они потеряли всякую надежду и вернулись домой. У меня с собой не было ни гроша, даже позвонить было не на что. Пытался добраться из Киева до Львова автостопом, но кто возьмет с заснеженной обочины парня в сандалиях? Наконец, под вечер сжалился один российский дальнобойщик. Насчет голландского языка я плюнул – никуда я уже не поеду. Чтобы выжить, моя мать и жена два года ишачили на базаре. У матери скрючило спину, жена кашляет уже третий месяц. Сына дразнят байстрюком. Эти сказки о быстрых деньгах – вранье. Хорошо хоть, что я вообще смог к семье вернуться».

Исправление простой ошибки в рубрике «место назначения» вылилось для благотворительной организации, членами которой являются несколько переводчиков, в три недели непрерывных усилий, примерно в девять часов административной работы, семь с половиной фунтов на телефонные разговоры, поездки депутата в тюрьму и в офис общей протяженностью в двадцать восемь миль. Оптимисты считают, что мы помогли Мыколе, пессимисты – что Узбекистану. Есть и реалисты, которые на калькуляторе считают, сколько мы позволили сэкономить английскому бюджету. По нашим наблюдениям, иностранные заключенные британских тюрем пересиживают в среднем по шесть-семь месяцев после отбытия своего срока! Содержание одного заключенного в течение месяца стоит три с половиной тысячи фунтов. На фоне этой статистики «выделение» Мыколы выглядит выигрышем в лотерею.

Вышеприведенную историю я описала в лондонской русскоязычной газете, названия которой не скажу – не хочу делать этому органу промоушн. Я на них ужасно зла. Думала, что мне выплатят гонорар, как всякому автору. Вместо гонорара, который я хотела передать в пользу нашей «богадельни», они заявили, что ничего не заплатят, потому что «и так сделали нам бесплатную рекламу». Ну спасибо! За то, что о нашей работе узнали еще в двадцати трех тюрьмах, где «пересиживают» свой срок поляки, русские, украинцы и узбеки, которым нам пришлось отказать в помощи, – ресурсов маловато…

Мать одного из них прислала нам обиженное письмо.

Бездомный Игорь Синичкин из Лондона вложил в конверт смятые пять фунтов с припиской: «Вот, спер для вас в продуктовом “Kalinka” на Квинз Вей. Привет браткам!».

С десяток обывателей не пожалели почтовых марок на послания типа «Нашли кому помогать! Собак бездомных мало?».

Эмиссар некоего олигарха привез предложение о переводе на наш счет двадцати тысяч фунтов с тем, чтобы мы купили его помощнику «Рено седан» за 19 764,30 фунтов, а остаток использовали для нужд заключенных.

22

22. Мой самый большой на сегодня ляп в работе был вызван неверно понятым контекстом в ходе разбирательства первого сексуального преступления, когда-либо совершенного в городке Хавант. Шел второй год моей карьеры полицейской переводчицы. Тогда я еще постоянно возила с собой польско-английский словарь. Вначале весьма смущаясь, потом с гордостью – в Англии можно спокойно показывать свое профессиональное несовершенство, если только люди видят, что ты стараешься повысить свой уровень. Но обо всем по порядку.

Шел допрос молодого поляка, который, оказавшись в постели с представительницей демократического Запада, позволил себе, выражаясь фигурально, пройти на пол-шишечки в комнату, хотя его приглашали не далее, чем в прихожую. И не въехал в перемену настроения, когда юная мисс вместо «Оу, йес!» вдруг промычала «Ох, ноу!».

После записи формальной части допроса, в самом начале разбора дела по существу, после установления того, кто и каким образом был уже раздет и в каком углу комнаты стояло разложенное кресло, был задан вопрос:

– Дошло ли до digital penetration?

Я теряю нить допроса. При чем тут цифровая пенетрация – тема, так хорошо знакомая мне по моей прошлой жизни? Какое она имеет отношение к этой ситуевине? Говорю полицейскому:

– Простите, не поняла вопроса.

Детектив повторяет:

– Дошло ли до digital penetration?

Удивительное дело. Во всем мире люди считают, что повторение непонятных слов облегчает их понимание. Особенно, если повторить их громче. В третий раз следователь, наверное, вот-вот загремит во весь голос:

– Дошло ли до DIGITAL PENETRATION, ПОСЛЕДНИЙ РАЗ СПРАШИВАЮ?!

Пробую деликатно предупредить этот грядущий кошмар.

– Простите, сэр, может быть, вам вначале стоит выяснить, был ли в комнате приемник? Передатчик?

Крепко сомневаюсь! Да и зачем это кому-то в Хаванте? Телевизионный цифровой передатчик в Лондоне слишком слабый, а местный еще не введен в эксплуатацию. И причем тут вообще оборонка?..