С чужого на свой и обратно. Записки переводчицы английской полиции

– Мы с ней знакомы много лет. Когда-то мы были близки, а сейчас – просто хорошие друзья. Помогаем друг другу.

Брехал.

16

16. Как-то так выходит в межчеловеческих отношениях, что каждый раз, высказывая свое мнение, человек ошибается. Ведь на самом деле мнение носит черты мимолетности, некоей одноразовости, как правильный ход в шахматах. Ход может иногда быть идеальным в конкретной партии, в данной ситуации. Тогда изменяется соотношение сил на доске. И прежний правильный ход уже больше ни на что не годен. Это не патентованное решение, а всего лишь ход. Своей правильностью он преобразует ситуацию и требует искать другой правильный ход. Так и выигрывают. В шахматах.

Почему мы не хотим понять, что наши мнения не могут быть всегда верными?.. Мнение как расфасовочная оценка человека? Хм. Если уже иметь такие мнения, то только свежие, каждый раз совершенно новые.

Именно так. В июне мы носим сандалии, но когда приходит зима, лучше поменять их на сапожки. А как часто мы пересматриваем свои мнения? Только тогда, когда нас вынуждают к этому собственные ошибки.

Я часто беседую об этом со слушателями моих курсов – полицейскими и тюремными надзирателями – в ходе авторских лекций на тему разницы культур.

Но кое о каких сюжетикax из ярких примеров я умалчиваю, потому что мне стыдно.

Вот, наконец, судья выносит окончательный приговор в деле Арека Сынульского:

– …punishment by imprisonment… and the sentence will be one of a four years!

Дословно это означает: приговаривается к лишению свободы… сроком на четыре года. Четыре года тюряги, чувак!

Да, это не восемнадцать месяцев, на которых настаивала защита, а динамик на скамье подсудимых настолько плохо работает, что, хотя я видела губы говорящего и знала это дело вдоль и поперек, а в моей фотографической, моторной и эмоциональной памяти отпечатались все шестьсот семьдесят девять страниц показаний, справок и отчетов, девять свидетелей и весь состав сторон обвинения и защиты, от разницы между ожиданиями и действительностью я теряюсь и перевожу дословно, изрекая что-то в этом роде:

– …приговаривается на один и четыре года. На шестнадцать месяцев, что ли? Год и четыре.

Весь зал замер в удивлении. Даже королевская прокуратура поражена суровостью приговора. Судья удалился. На Арека немедленно надели наручники и повели в подвал, в казематы, в камеру. Он спускается по лестнице как-то неловко и выглядит просто жалко. Наручники у него на запястьях, но почему-то из-за этого ноги отказываются идти по ступенькам; нарушена координация движений. Когда за ним захлопывается решетка после разблокировки дверей «клетки» со скамьей подсудимых, я выхожу из нее и спрашиваю нашего попугая в парике:

– Сколько?

– Четыре года…

– Как четыре?! Я думала, год и четыре десятых… О боже!

Я бегу в камеру, прошу о немедленном свидании, чтобы сообщить об ошибке. Что я наделала!

– Арек! Прости! Я спорола глупость. Не расслышала толком. Тебе дали четыре года.

– Четыре?..

– Ну да. У меня в голове что-то замкнуло! Прости! О боже!

– Да что вы нервничаете-то? Я знаю, что четыре года.

– Знаешь?… Откуда?

– На это и моего английского хватило.

– Но я ведь сказала… в такой важный для тебя момент!

– Вы сказали: четыре года. Это у вас сейчас что-то с нервами.

– Я оговорилась. То есть это я сейчас оправдываюсь, что просто не расслышала. Надо было попросить судью повторить приговор. У меня реакции не хватило. Отсюда ошибка.

– Нет! Это я. Я ошибся, что не признался сразу. За это и буду сидеть. Дали четыре года, выйду через два. Выучу английский.

Я смотрю на него и вижу этого человека в каком-то другом свете. Как будто впервые. После семи месяцев разбирательства дела. Вдруг я ощущаю тюремный смрад. Вижу каждую выщербленную плитку на стене и цементные швы между плитками. Грязные полосы на узком стекле подвального окошка. Черточки, как следы реактивных самолетов, на бетонном небе потолка.

– Ты поменял шампунь? – спрашиваю я.

– Что?…

– Где твоя перхоть? У тебя она была на плечах…

– Никогда у меня ее не было.

– Арек! Ведь ты можешь меня заложить! Можешь написать жалобу, и за эту ошибку меня выгонят с работы.

– Еще этого на моей совести не хватало, ёжкин клёш! Идите уже себе спокойно домой, но сперва попросите, чтобы меня отвезли в тюрьму побыстрее. Сегодня там киоск, может, еще успею. Хочу купить фруктов. Телефонную карточку.

– Ты меня прощаешь?…

– Да конечно! Спасибо за помощь. И за то, что вы никогда меня не осуждали. А могли бы. Прощайте.