С дебильным лицом

— Да, я все делаю неправильно. Все не так, не к месту. Наверное, я не то говорю, неправильно себя веду… Но я ведь не хочу ничего плохого! Я просто не умею, я не знаю, как. Я ведь живу первый раз. Мне негде научиться, мне никто не может подсказать. Я не знаю, как мне быть, я не знаю…

— Не знаешь, что делать, — не делай. Расслабься — оно само как-нибудь устроится.

— Оно не устраивается! Мне все в жизни опротивело, даже танцы! Я не знаю, куда себя деть вечерами. У меня какая-то апатия, усталость… Я в панике — мне кажется, что это теперь навсегда, что нет никакого выхода из этого состояния, что все бессмысленно.

— Это нормально, это бывает, — пыталась мягко ее успокоить Лариска. — У человека не может быть постоянно только подъем. Бывают ведь и спады. Это просто пониженный уровень энергии.

— Я знаю! Но что делать-то? Где ее взять — эту энергию?!

— Попробуй отвлечься, найти себе какое-нибудь увлечение, хобби. Есть же у тебя какие-то знакомые, кроме Андрея? Навести старых подруг, родственников — кого-нибудь. Узнай, какие у них проблемы. Эта истина стара, как мир — если тебе плохо, то найди кого-нибудь, кому еще хуже, и начни ему помогать. Не можешь словом утешить — дари людям что-нибудь. Только не замыкайся на себе, на своих проблемах.

— Да хуже, чем мне, — некуда! — обиделась Татьяна. — А ты еще предлагаешь мне заморочиться чужими проблемами!

— Да не заморочиться, а начать помогать, отдавать энергию. Чем больше помогаешь, отдаешь — тем больше получаешь. Конечно, зациклиться на своем пупсике проще, сидеть и жалеть себя.

— Ты думаешь, я не понимаю, да? Я не понимаю, что я привязалась? — Татьяна не слушала, а думала о своем, все больше заводясь. — Да! Я действительно зациклилась, привязалась, вцепилась мертвой хваткой. Как бульдог? Пусть, как бульдог. Мне иногда кажется, что мне на свете ничего больше не нужно: только лежать рядом с ним, когда он спит, и смотреть на него. Просто смотреть на него. Он такой красивый… Он такой… беззащитный, такой трогательный — мой мальчик. И вместе с тем он — мой любовник. Как это? Меня это каждый раз удивляет. Я не знаю, чего тут удивительного… Ты понимаешь… о чем я? Я иду по улице — это ужас! Этот город полон двадцатилетних мальчиков. Они идут, красивые, молодые, свободные. Они идут, а я смотрю на каждого, и мне хочется пойти за каждым из них. Лариса! Я схожу с ума. Я не могу быть одна. Понимаешь? Меня вырастили, меня так воспитали, что женщина не должна быть одна, что рядом с ней должен быть мужчина. Что женщина должна выйти замуж, родить детей. Я читаю эти модные журналы, я совершенно с ними согласна: надо делать карьеру. Кому-то это надо. А что делать мне, если я родилась, чтобы быть чьей-то женой? Я хочу любить! Я хочу любить и быть любимой. Я так устала таскаться на работу, менять лампочки и чинить розетки, смотреть вечерами телевизор. Я как побитая собака после всех своих романов. Мне так много доставалось от жизни — неужели же я не заслужила счастья? Я понимаю, нельзя кидаться на мужиков, нельзя навязываться, а надо сидеть и ждать… Я ни разу не сказала Андрею “мой”. Ну там, “мой милый”, “мой хороший”… Знаешь, почему? Ведь он бы сразу обозвал меня собственницей, сказал, что я хочу охомутать его, привязать к себе, не знаю, что там еще… И вышел бы скандал, и я бы снова оправдывалась… Чего плохого в том, чтобы сказать мужчине “мой хороший”?! Я не понимаю. Я. Не. Понимаю. А он мне всего три раза сказал “моя”: “хорошая моя”, “бедная ты моя” и “моя женщина”, — Татьяна сорвалась на крик. — А я хочу быть чьей-то женщиной! Я хочу, чтобы кто-то был рядом, кого можно обнять… кто бы обнял, утешил, погладил по голове… Мне страшно. Михайлов меня бросил… Я выгляжу смешно, да? Старой истеричкой? Но мне больно…

Она испуганно перевела дух. Лариса молчала.

— Да, я привязываюсь. Я это чувствую. Я знаю, как это неприятно, когда кто-то привязывается. Но я ничего не могу с собой поделать. Я в ловушке, я не знаю, как с этим бороться. Иногда мне кажется, что если бы мне сказали, что можно вот это, вот эту привязчивость, как-то отрезать, отделаться от нее, я бы избавилась, по живому бы выдрала. Как попавший в капкан волк перегрызает себе лапу, чтобы выжить… — и замолчала ненадолго.

— Ведь все у нас с ним еще будет? Ведь еще только все начинается… И все будет хорошо. Он переедет ко мне жить. Мы будем жить вместе. Он повзрослеет. Он станет совсем другим: обязательным, ответственным, будет зарабатывать деньги, и мы с ним заведем детей. Понимаешь, детей: таких маленьких, хорошеньких… Только он почему-то мне не звонит…

— Что ты говоришь? Что ты говоришь? Что у тебя с ним будет? Посмотри правде в глаза: все уже давно кончилось, и не надо цепляться за прошлое, надо принять все, как есть… — Лариска по-прежнему была невозмутима и мудра, и рядом с ней Татьяна со своей истерикой чувствовала себя полным ничтожеством.