С добрым утром, Марина

— Понимаешь ли, Людмила, свет ты наш ясный, большие изменения в деревенской жизни произошли, — поспешил опять заговорить он, чтобы не поддаваться раздумью. — Как было прежде? Вы, молодые, не знаете, а мы помним. Спешные вызовы к руководству, приказы, окрики, нагоняи… До Гремякина я два партвзыскания схватил. Не досеял десять гектаров кукурузы — меня бац по башке, задержал сдачу мяса — бац второй раз. Теперь, конечно, распутали председателя, да обрывки веревки все же остались на ногах. К примеру, вчерашняя поездка в район. На целый день растянули говорильню, все заостряли момент. А чего заострять? Хозяйственный план есть? Есть. Он для нас закон. С уборкой урожая управимся? Управимся. Не первый год по-новому работаем. Ну и с богом, дорогие товарищи! Цыплят по осени считают, а сейчас не отнимай попусту время. Доверяй больше колхозному руководству да не мешай проявлять инициативу. А то вчера… По-моему, делового разговора было всего на полчаса… Вот это и есть остатки веревки на ногах. Сегодня тоже надо терять день — еду в область утрясать строительные дела. Вернусь, наверно, вечером. А завтра утречком придется собрать бригадиров, доложу им о своих поездках в район и область. Раз наверху беспокоятся по поводу подготовки к уборке, то и у нас должно аукнуться. Так сказать, цепная реакция.

Люсе Веревкиной нравилось, когда вот так по-деловому, доверительно председатель делился с нею своими хлопотами и задумками. Значит, он верил в нее, ценил; это было приятно, окрыляло ее. Она уточнила, на какой час созвать назавтра в контору бригадиров, — сейчас ей особенно хотелось делать все так, чтобы Павел Николаевич был доволен и считал ее по-прежнему своей надежной помощницей. И пусть не подумает, что она раньше старалась только ради Юрия…

Помолчав, она сказала:

— А к нам киномеханика прислали! С вами хочет встретиться. Ну, а Жукова в эти дни мы и не видели. В район ездил, в область. Теперь собирается перебраться в Марфино. Опять клуб останется без присмотра. Вот уж не везет нам с культработниками!

Павел Николаевич никогда сразу не давал Люсе исчерпывающих ответов; он выслушивал ее и, как говорится, наматывал себе на ус. Вот и сейчас, ничего не сказав, он уселся за стол и несколько минут молча просматривал и подписывал бумаги, которые она положила перед ним.

Девушка заметила, как упоминание о Жукове заставило председателя нахмуриться, голубизна его глаз потемнела. Завклубом всюду жаловался на гремякинцев, что те не создают ему необходимых условий. Павлу Николаевичу в конце концов это надоело; как-то вызвал он к себе Жукова и заявил, что тот может катиться на все четыре стороны. Парень затаил злобу, отправил по инстанциям жалобы, но потом и в самом деле решил распроститься с Гремякином…

— Скатертью ему дорога! — наконец произнес председатель, возвращая Люсе часть бумаг. — Конечно, ситуация у нас осложнилась. Но ничего, выдержим. Не завклубом был, а черт те что!

Она была полностью согласна с такой характеристикой Жукова.

Павел Николаевич покосился на нее и спросил:

— К тебе он тоже приставал, этот донжуанистый недотепа?

— Ко мне? — изумилась Люся и покраснела.

Глаза его теперь уставились на девушку напряженно, колюче, взгляд будто требовал: «Давай, давай! Не таись, чего уж там. Стоит ли бояться свистунов?» Она взяла себя в руки, ответила с достоинством:

— Пристают мухи к меду, а я не мед. И вообще… Не надо обо мне так думать, Павел Николаевич. Это обидно.

— Правильно! — подхватил председатель и даже повеселел.

Внезапно ему подумалось о том, как хорошо прижилась бы эта рассудительная, выдержанная девушка в его доме, освоилась бы в семье. Пожалуй, лучшей невестки не найти. И до чего же дурень сын, раз не смог ее оценить, отвернулся, предпочел другую.

Люся хотела было уйти. Он, проникаясь к девушке добрым отцовским чувством, задержал ее в дверях:

— Это я к тому, Людмила, что ты — душа не слепая, а зрячая. Будь, к примеру, я молодым, иную бы и не искал. А некоторые по недоумию проглядели тебя. Мозги у Юрия не туда повернулись. Только ты плюнь на этих некоторых. Не каждый тебя достоин. Ты вот чего… Старайся жизнь свою не мельчить. И чтоб к тебе меньше грязи прилипало. Ой, как это важно, свет ты наш ясный! Дорога тебе предстоит длинная, и кто знает, что поджидает тебя на ней, кто повстречается в пути…

Похоже, председатель утешал ее, говорил то, что хотел сказать вчера, да не смог. Может, вот эти самые слова он произносил и там, в Новгороде, своему сыну, возвращения которого ожидал с таким нетерпением, а тот оставался глух к отцовским советам? Люся выслушала Павла Николаевича до конца, потом молча, с крепко сжатыми губами вышла из кабинета.

А он еще долго смотрел на закрывшуюся дверь и размышлял о том, какая понятливая, толковая подросла в Гремякине молодежь, ничего не страшится, старается сама во всем разобраться, все доступно ей, хоть, правда, и хлопот доставляет отцам немало, делая по-своему…