С добрым утром, Марина

Теперь Павел Николаевич в ее воображении рисовался таким, каким он был в последнюю неделю, — усталый, обеспокоенный, нервный. Летом, в страдную пору, он вообще как бы дурнел лицом, голос его грубел, мужиковатой становилась походка, а зимой опять будто молодел, подтягивался. Что ж его тревожило в эти дни? Приближение срока жатвы, трудности с ремонтом техники? В таких делах он не новичок. А что же еще досаждало ему? Неужели шепоток недоброжелателей, дурные слухи, которые вспыхнули да так и не погасли в связи со строительством его нового дома? Вон, кажется, Ведерников должен приехать в Гремякино с проверкой каких-то фактов, а его приезд вряд ли вызовет у кого хорошее настроение. Что ж, пусть приезжает, коммунисты скажут ему свое слово. Хотя… хотя, конечно, по-разному могут повернуться дела, все зависит от того, чьи руки за них берутся.

«Насчет председателева дома мне ясно, напраслины городят тут много, — продолжала размышлять Евгения Ивановна. — А вот характер у Говоруна — не дай боже! Сто чертей можно на человека навешать. Ведерников, наверное, постарается раздуть пожар. Ну, да ладно… Як говорят, поживем — увидим…»

Так, обдумывая одно, другое, третье, она и въехала в райцентр. Со свойственной ей неторопливостью и степенностью Евгения Ивановна походила по райкомовским кабинетам, поговорила с товарищами, посидела в мягком кресле у Денисова, повздыхала, пожаловалась, как трудно в колхозе без молодежи. А потом она вдруг напрямик сказала, что гремякинцам надо немедленно послать своего парня на курсы баянистов, да противится председатель. Нет, она особенно не порицала его, так как Говоруна вполне можно понять: уборка приближается… И о его нервозности в работе, которая замечалась в последние дни, она тоже пока не упомянула: просто оберегала человека от преждевременных треволнений. Да и главный вопрос сначала надо решить…

Денис Михайлович тут же взялся за телефонную трубку, долго разговаривал с Павлом Николаевичем.

А Евгения Ивановна все так же сидела учтиво, с достоинством, все обмахивалась платочком. Вдруг она расслышала хрипловатый голос в трубке:

— Наверно, сейчас она у вас? Уехала, ничего не сказала…

— Какое это имеет значение? — в свою очередь, спросил Денисов, глядя куда-то в окно. — Важно вопрос решить. Если у гремякинцев будут трудности в страду, нехватка шоферов, подошлем из числа шефов. А того парня отпусти, будет свой баянист!..

Должно быть, обещание райкома вполне устраивало гремякинского председателя. Разговор закончился.

«Намотал на ус, почувствовал выгоду!» — с облегчением подумала Евгения Ивановна.

В Гремякино она возвращалась той же дорогой. И так же старательно и ходко бежал Орлик. Но почему-то гудения проводов на столбах уже не слышалось.

Когда Евгения Ивановна подъехала к конторе, Павел Николаевич встретился у выхода, куда-то спешил с механиком. Он обжег ее настороженным взглядом, бросил сквозь зубы:

— Ох и дипломат ты, Ивановна! Прямо как Коллонтай…

— А шо ж! Под лежачий камень, як говорят…

Она рассмеялась, потому что и сегодня победа оказалась за ней, а он вынужден отступить, как отступал уже не раз. Но как и когда председатель даст Чудинову согласие на его отъезд? Пожалуй, из-за самолюбия повременит, потянет несколько дней. Нелегко ему менять решения, отказываться от своих слов…

4

У Люси Веревкиной с утра все как-то не ладилось, падало из рук, настроение было подавленное. Честно говоря, она и сама не знала, что творилось с ней в последнее время.

Девушке хотелось делать людям добро, жить так, чтобы о ней говорили: «Молодчина, правильной души человек!» Но как она ни храбрилась, после неприятных, удручающих новостей из далекого Новгорода ее стали одолевать сомнения. Что у нее впереди? Неужели вот так бесследно и будет проходить лето за летом, год за годом? Ее подруги, с которыми она когда-то училась в школе, давно повыходили замуж, обзавелись детьми, иные уехали учиться в техникумы, работали на стройках, а она как попала в колхозную контору под начало глуховатого Ипполита Ипполитовича, так и сидела там, так и жила вдвоем с матерью в старом, посеревшем от времени доме. Может, все-таки права мать: человек — не солнце, всем светить не обязан. Надо прежде всего позаботиться не о других, а о себе, чтоб был достаток в доме, полный шкаф одежды да на черный день — сберкнижка, как у многих гремякинцев…

Конечно, Люся не могла согласиться с прямолинейными, обнаженными рассуждениями матери, но какой-то смысл в жизни она должна была найти для себя, Звезд с неба ей не хватать, она никуда не хотела уезжать, добиваться выгодной профессии, богатства, славы — все это ни к чему. Ей неплохо и в Гремякине, вот только бы обрести то, чего так недоставало в последнее время.

«Мне бы свою семью, чтоб провожать по утрам мужа на работу, готовить обеды, цацкаться с ребеночком!» — призналась она однажды себе и вдруг поняла, что это и было ее заветным желанием…