С Ермаком на Сибирь

После пятичасового чая Фанни и Иван Павлович остались на веранде. Так красивы были золотистые обрывки туч, таявшие на горизонте над знойной пустыней. Дивным алмазом горела вершина Хан-Тенгри.

– А ведь к нам кто-то едет, – сказал Иван Павлович, вглядываясь вдаль.

– Не доктор ли? Вы его ждали, дядя Ваня.

– Нет, не доктор. Куда! Наш доктор верхом сюда не поедет, ему подавай тарантас. Нет, я думаю не из иностранцев ли кто.

– Какие иностранцы?

– Да разные сюда ездят. Вот немец, профессор Мензбир, года три подряд сюда ездил. Все на вершину Хан-Тенгри собирался подняться. Ему хотелось сделать ее самые точные измерения и побывать на высочайшей горе в мире.

– Ну и что же, поднялся?

– Куда! Разве возможно! Там не то что европеец, там и киргиз-то ни один никогда не был. Сказано: подножие Божьего Трона. Разве можно туда подняться?! Там такие метели, такой ветер всегда, что человека, как песчинку, сдует. Ведь не было ни разу, чтобы вершина была целый день видна, а вы испытали на этой неделе, что это такое, когда вершина в тучах, а мы в три раза ниже, нежели Хан-Тенгри. Еще англичане на моей памяти два раза приезжали – один раз на охоту в долину реки Текеса, другой раз здесь за кабанами охотились… Вот и кресло это от них осталось… С собой привозили… Инженеры какие-то ездили, исследовали истоки рек Кунгеса и Текеса. Редкое лето проходит без того, чтобы один или два путешественника здесь не были. Вот и развлекут вас, Фанни.

– Я в этом не нуждаюсь. Мне совсем не скучно, – сказала Фанни.

Но побежала за биноклем и с любопытством вглядывалась в приближавшихся всадников.

– Дядя Ваня, двое впереди, и, правда, один, как англичане на картинках, в шляпе с зеленой вуалью, в гетрах, а рядом старик в пиджаке и в военной фуражке.

– Ну это Гараська. Так и есть, значит, англичанин сюда едет. Охотник.

– А сзади, – продолжала докладывать результат своих наблюдений Фанни, – шесть киргизов с заводными лошадьми с вьюками. Дядя Ваня, а кто это, Гараська?

– Гараська, иначе Герасим Карпович Коровин, – личность интересная. Это семиреченский казак, пьяница, бродяга, охотник, искатель приключений, препаратор чучел, все что угодно. Знает горы и пустыню как свои пять пальцев. Рассказывает, что ходил с Пржевальским, с Козловым и с Роборовским, но, кажется, врет. Он больше примазывается к богатым иностранцам. Говорит на всех туземных и европейских языках вообще и ни на одном в частности, имеет нюх на зверя, но еще лучший нюх на богатого путешественника. Достанет все что угодно: и маленьких живых тигрят, и живого марала или дикую лошадь, и ручного беркута. Имеет знакомство со всеми киргизами, китайцами, дунганами, таранчами, сартами, ходил до самых Гималаев, зарабатывал тысячи и все пропивал. Широкая русская натура. Смесь интеллигента и бродяги, крепкий, жилистый, не знающий возраста. Десять лет тому назад он был стариком, и такой же старик и теперь. Ни убавилось у него волос, ни прибавилось седины. Ловок, как кошка, и вынослив, как верблюд.

– А с ним кто? – передавая бинокль Ивану Павловичу, сказала Фанни.

– По-моему, англичанин. И большой барин. Смотрите, на нем, кроме футляра с папиросами и ножа, ничего. Зато киргизы обвешаны целым арсеналом ружей, треног для фотографии, фотографиями и еще какими-то мешками. Но, надо думать, знатный, потому что с ним два киргиза, губернаторские джигиты и один кавказец, а это значит – человек с протекцией. Надо готовить хороший ужин, Фанни.

– Сойдет и с нашим.

– Не обойдется и без водки. Ну ее-то мы у казаков достанем. Она у них не переводится.

Караван поднялся к посту и въехал в ворота.

Первый въехавший походил на англичанина. На нем был серый тропический фетровый шлем, обтянутый зеленой кисеей, просторная куртка с карманами, со сборками и кожаными пуговицами, подтянутая ремнем, на котором болтался изящный охотничий нож, серые галифе, рыжие башмаки и такие же гетры, обернутые по спирали ремнем. Это был молодой человек с чисто выбритым, нежным, розовым лицом, с красивыми холеными русыми усами, подвитыми кверху, а когда он снял для привета свои шлем, то под ним оказались русые волосы, подвитые и разделенные на аккуратный пробор.

Гараська был в старой зеленой фуражке с малиновым околышем, пиджаке, накинутом поверх серой фланелевой рубахи, в шароварах коричневатого цвета, заправленных в хорошие высокие сапоги с ремешком под коленом На нем не было никакого оружия.

Они слезли с лошадей. «Англичанин» долго расправлял ноги и, видимо, усталый и непривычный к езде, пошел неловкой походкой к веранде. Увидавши Фанни, бывшую в женском костюме, он приосанился и закрутил усы большой рукой, одетой в рыжую лайковую перчатку.

– Позвольте познакомиться, – сказал он на чистом русском языке, – Василий Иванович Василевский, которого прошу называть, как все меня называют, просто Васенька или Василек. Московский купец и, между прочим, путешественник, охотник, искатель приключении. Не все же, знаете, англичанам! И российской складки человек всегда показать себя сумеет.