С этим я справлюсь

– Я подумал: что ты будешь делать с деньгами? Пойдешь на скачки и станешь играть. Какие скачки намечены на следующую неделю, и через неделю, и ещё через неделю? Если ходить на них каждую субботу, то непременно тебя встретишь, даже если на это уйдет целый год.

– Но потребовался всего один день.

– Два. – Он предложил мне сигарету. Я покачала головой.

– Я стал подробно вспоминать все, о чем мы говорили при встречах, слово в слово. А когда испытываешь к девушке такие чувства, как я к тебе, вспомнить, что ты говорила, совсем нетрудно; ведь и слова застревают в памяти. И вот в моем сознании вдруг всплыло то, что ты сказала в Ньюмаркете. Ты посоветовала мне поставить на чалую кобылку по кличке Телепатия и добавила, что видела её всего в год отроду.

– О, черт! – воскликнула я.

– Как бы там ни было, это оказалось единственной ниточкой в моих руках. Я посмотрел «Справочник Раффа по конному спорту», нашел там Телепатию и узнал, что она принадлежит некому майору Марстону из Ньюбери, но вырастил её какой-то мистер Артур Фитцгибен на ферме «Мелтон Магна», возле Сайенчестера. В воскресенье утром я позвонил Марстону, выяснил подробности и отправился на ферму «Мелтон Магна». К несчастью, Фитцгибен от них уже ушел, и мне пришлось почти все утро разыскивать его до самого Бата. Но Фитцгибен ничем не смог мне помочь; он не знал ни одной девушки, похожей на тебя. Пришлось опять вернулся на «Мелтон Магна». Хозяину Сондерсу твое описание тоже ничего не говорило, и тогда я спросил его, нет ли поблизости конюшни, где можно взять лошадь напрокат. Он назвал мне три. Ферма Гаррода была последней.

– О, черт, – угрюмо повторила я.

– Я едва не отказался от своей затеи, перед тем как ехать к Гарроду. Уже смеркалось, я устал и был совершенно измотан.

Я покосилась на него.

– Да ты просто вырос из-под земли.

– Как твоя больная совесть.

– Как дьявол из преисподней.

Он засмеялся. Теперь я смотрела на прекрасный вид вокруг, но думала о своей ошибке. Мы сидели на веранде, выходящей на небольшую бухту. Низко висела луна, и лодки, стоявшие на якоре в гавани, прорезали ровный край лунной дорожки, превращая её в сверкающую во тьме пилу. Наверное, это было красиво. Но я думала только о своей ошибке. Как я могла! Не будь я такой дурой, ничего бы не случилось и я осталась бы свободной и счастливой.

Я опустила взгляд на золотое обручальное кольцо на пальце. Мне стало тошно, но испытывала я не страх, а злость.

– Ты мог не найти меня вовсе, – сказала я. – Мог вообще больше никогда меня не увидеть. Что бы случилось с твоими деньгами?

– Наверное, пришлось бы их списать на обретение опыта.

– У тебя столько денег?

– Нет. Но я считал, что ради тебя стоит рискнуть.

– Я того не стою.

– Стоишь.

– Нет. И я это знаю. Тебе нужно было просто забрать деньги и отпустить меня.

– Милая, что с тобой? – говорил он мне ночью. – Боишься?

– Да. Я не выдержу, Марк. Я умру.

– Да ну что ты! Скажи мне, в чем дело. Ты меня ненавидишь?

– Я ненавижу саму мысль об этом. Меня просто рвать тянет. Я не чувствую ничего, кроме отвращения.

Он положил ладонь на мою голую ногу чуть выше колена, я резко отодвинулась.

– Почему ты так вздрагиваешь? Я тебе неприятен?

– Не ты, Марк. Твое прикосновение.

– Разве это не одно и то же?

– Не совсем.

– Марни, ты любишь меня?

– Я не люблю этого.

– Ты пытаешься что-то в себе перебороть?

– Не в себе.

– Конечно, если нет чувства, остается только секс. Но без секса тоже не любовь. Разве нет?

Я неподвижно смотрела на низкий лепной потолок алькова.

– Для меня это просто унизительно.

– Почему?

– Не знаю.

– Назови мне хотя бы одну причину, почему ты так думаешь.

– Это… по-животному.

Он впервые рассердился.

– Но мы отчасти и есть животные. Нельзя же оторваться от земли. И если попытаться, то просто рухнешь. Лишь принимая человеческую природу, можно её облагородить.

– Но…

– Можно, конечно, и унизить, – но тому виной бывает собственная глупость. Кто бы ни создал нас, он предоставил нам самим все возможности.

Где-то в кафе на берегу играла гитара. Мне показалось, она звучит за тысячу миль отсюда. Я старалась сдержать дрожь, потому что знала: если он заметит, то сразу все поймет, а я ни за что не хотела себя выдавать. Дрожь не от страха, просто расходились нервы. Мои замечательные стальные нервы, которые никогда меня не подводили, если нужно было прихватить чужие деньги, теперь вдруг сдали. А смешанные, противоречивые чувства к Марку стали совершенно определенными: я не любила все, что он символизировал, – мужское тело, мужское превосходство, мужскую агрессивность под маской вежливости. Я ненавидела его за унижение, которое он заставил меня пережить, за то, что он вошел в комнату, когда я была раздета, за то, что его руки так по-хозяйски трогали мое тело, и от этого становилось противно, жарко, стыдно за себя и за него.

Конечно, этого следовало ожидать. Я это знала. Нельзя жить там, где росла я, и не знать всего. но это не означает хотеть и принимать. Весь вечер я старалась настроить себя, представить, что происходит это не со мной. а, скажем, с Молли Джеффри. Но не всегда получается так, на что настраиваешься.