С Евангелием в руках

Еще Владимир Соловьёв – любимый философ и несомненный идейный предшественник отца Георгия – настаивал в своих трудах, что отношения между Истиной, Добром и Красотой в человеческой действительности нелегки и многозначны, но именно не всегда осознаваемый и не всегда явный духовный опыт выстраивает в душах и поступках людей подлинную и всегда живую связь между этими тремя первоосновами человеческого существования. Именно опыт благоговения, коренящийся в глубине церковных традиций, и опыт свободы, коренящийся в обостренном и честном восприятии вечной новизны и вечной неповторимости жизни, спасают Истину от порабощения внешними принудительными формулами или софизмами, спасают Добро от плоского морализма ревнителей «освободительных» или реакционных лозунгов и понятий, спасают Красоту от того грубого эстетизма, которым так легко оправдывается любое художественное, нравственное или социальное безобразие.

Вот почему так важно, по мысли отца Георгия, знать, чувствовать и понимать историю во всех противоречиях и неизбывном многообразии ее форм. Это касается истории христианства, касается неразрывной связи христианства с историей культурного наследия и традиций человечества. В этой связи, как мне кажется, достойна тщательного осмысления идея отца Георгия о том, что в ходе почти двухтысячелетней церковной истории восточное христианство (и прежде всего православие) оказалось культурно-историческим наследником Эллады, тогда как христианство западное – культурно-историческим наследником Древнего Рима. Но и у западного, и у восточного христианства – общий корень, общий духовно-исторический контекст: продолжающееся в веках непрерывное творческое взаимодействие античного наследия с наследием Израиля. Меняются языки и цивилизации, меняются социальные и технологические условия жизни – но духовное собеседование Афин, Рима и Иерусалима продолжается и в этих меняющихся условиях. По существу, продолжается в каждом из нас. Продолжается через опыт богослужения и молитвы, через опыт чтения Библии, через церковную архитектуру, через миры словесных, изобразительных и музыкальных искусств.

Так что, согласно трудам отца Георгия, приглядеться к вере, истории и культуре означает одновременно приглядеться и к истории нашей собственной души, к истории наших ближних, к истории своей «малой родины», к истории своей страны и многоединого человечества.

Глубина исторического и духовного взора призвана сделать нас особо чуткими и отзывчивыми к проблемам сегодняшней жизни. Как пишет в этой связи отец Георгий, время господства в религиозном сознании и духовной истории темы индивидуального спасения (или – если вспомнить жесткую формулу Константина Леонтьева – «мистического эгоизма») исчерпало себя. Трагический опыт недавнего прошлого (как, впрочем, и опыт настоящего) возвращает нас к тому кругу библейских и евангельских понятий, согласно которым мое личное спасение не дано мне в отрыве от боли и страдания другого человека, в отрыве от судеб окружающих меня людей. В этом смысле в основу веры ложится не мой «духовный» (а, по совести говоря, психологический) комфорт, но моя ответственность за историю и вселенную перед Богом, перед людьми, перед природой и – в конце концов – перед самим собой… Не «комфорт», но самоотдача оказывается коренной ценностью христианства. Собственно, так и выстроил, так и прожил свою относительно недолгую жизнь отец Георгий.

С точки зрения отца Георгия, именно высокие формы культурного творчества помогают нам обрести и развить в себе это воистину новое религиозное сознание, которое, не капитулируя перед внешним миром, способно принимать на себя его вызовы и проблемы. Тонкий филолог, отец Георгий развивал в течение нескольких десятков лет свою теорию об особом духовном предназначении поэзии.

Поэзия, на взгляд отца Георгия, есть способность запечатлевать в прекрасной и ритмически упорядоченной речи неповторимые мгновения внутреннего опыта человека. Если вспомнить в этой связи стихи Бориса Пастернака, поэзия есть запечатление «моментального навек». Согласно же отцу Георгию, именно это свойство поэзии учит нас осознавать свое внутреннее родство с теми, кто создавал когда-то свои поэтические шедевры, кто воспринимал их до нас, с теми, кто рядом с нами, и с теми, кому предстоит общение с прошедшими через нашу жизнь поэтическими творениями уже тогда, когда нас не будет на свете. Так что постижение поэзии и постижение духовной истории человечества неотрывны друг от друга.

Эта мысль в полной мере относится и к поэзии церковной: к Псалтири, к поэтическим пассажам Евангелия, к творениям великих церковных гимнографов – Иоанна Дамаскина, Иоанна Златоуста, Романа Сладкопевца…