С Евангелием в руках

По мнению Отцов Церкви, Иисус рождается, как и всякий младенец, но каким-то особенным, чудесным и уникальным образом – «не нарушив, но сохранив ненарушенными знамения девственности Матери, родившись безболезненно, как и зачат был бесстрастно», как говорит св. Григорий Палама.

Он становится, как скажет потом митрополит Сурожский Антоний, «одним из нас», принимая не просто «образ раба», но человеческую плоть (в этом случае всегда употребляется именно греческое слово , обозначающее плоть в биологическом смысле – со всеми ее слабостями и страстями, с ее материальностью и подверженностью тлению и смерти). При этом Он остается безгрешным и делается победителем смерти.

В этом, согласно святоотеческому учению, заключается парадоксальность Рождества Христова – оно естественно и в то же самое время чудесно.

Чудесно, с точки зрения св. Григория Паламы, Рождество и потому, что в нем «Невидимый и для шестикрылых Серафимов… ныне предлежит плотским очам… ничем Неограниченный объемлется сделанными на скорую руку и малыми яслями». Оно есть явление невидимого. В нем невместимое вмещается в малое, тайное является и от этого становится еще более непонятным и необъяснимым. Преподобный Максим Исповедник видит в Рождестве «таинство еще более непостижимое, чем всякое другое», ибо, «воплотившись, Бог дает познать Себя не иначе, как еще более непознаваемым».

Эту мысль преподобного Максима прекрасно раскрывает митрополит Антоний, который говорит, что в Воплощении «нам открывается Бог более таинственный, чем Бог небесный, непостижимый человеческому уму, а только чаемый человеческим сердцем, потому что в этом Младенце таится вся полнота невидимого, непостижимого Бога». Рождество для Отцов – торжество Богочеловечества.

В отличие от богословов, народное благочестие давно уже увидело в Рождестве праздник не столько вочеловечения или «Господа воплотившегося», сколько Иисуса Младенца, лежащего в яслях.

Кай и Герда в «Снежной королеве» у Андерсена поют: «Розы цветут, красота, красота, / Скоро мы узрим Младенца Христа». Но два таких разных писателя, как Стендаль (в конце 20-х годов XIX века) и Чарльз Диккенс (в 1846 году) в своих путевых заметках описывают почитание Святого Младенца в римской церкви Santa Maria in Ara Coeli как нечто в высшей степени простонародное и нелепое.

Однако уже в конце XIX века будущая святая Тереза, а тогда мадемуазель Мартен, получает монашеское имя в честь Младенца Иисуса, указывающее не на само Воплощение, но именно на младенчество Иисусово.

В 1935 году отец Сергий Булгаков в рождественскую ночь говорит своим прихожанам о том, что «Всемогущий предстает перед нами в образе беззащитного Младенца. Самое пламя жизни в этом Младенце как будто колеблется, угрожаемое от земного ветра и стужи, от насторожившейся злобы сильных мира сего».

Отец Сергий обращает особое внимание на беззащитность Младенца, он подчеркивает, что Младенец в яслях есть знамение воплотившегося Бога, которое «именно и состоит в отсутствии всякого знамения, в Его обнаженности от собственной славы, в уничижении, слабости, беззащитности».

Одновременно с православным протоиереем Сергием Булгаковым заговорила о Богомладенчестве и католическая монахиня – сестра Мадлен Ютен. Основательница общины Малых сестер, откликнувшаяся на призыв своего заочного учителя брата Шарля де Фуко жить в такой же тишине и неизвестности, как жил в Назарете Иисус, она всю жизнь размышляла о том, что новорожденный Младенец, Который есть сама беззащитность, нуждается в любви и заботе. Именно к любви и заботе зовет человечество Бог.

Бог является нам в предельной беззащитности. И так отдает нам Себя Самого. В Книге Бытия (1: 27 и сл.) рассказывается, как Бог вручает человеку землю с ее травами и деревьями, с ее реками, морями и животным миром, со всей красотой ее гор и водопадов. Вручает ее человеку, чтобы тот сделал выбор – сохранить ее или погубить и подвергнуть опустошению.

В Новом Завете Бог вручает человеку Самого Себя. И опять человек оказывается перед выбором, но только теперь этот выбор гораздо серьезнее: речь идет уже не о среде обитания, а о самой жизни, о ее сердцевине. Теперь именно человек оказывается в ответе за всё.

«Около двух тысяч лет тому назад в такую же ночь, как сегодняшняя, Божественная любовь вошла в мир в образе новорожденного Ребенка со всей Его хрупкостью, беззащитностью, которая поистине является образом любви, себя отдающей, никогда себя не защищающей», – так несколько лет тому назад в день Рождества Христова говорил митрополит Антоний.

Всегда предельно точный в выборе слов, он не случайно называет новорожденного Иисуса не Младенцем, а Ребенком, поскольку в современном русском языке слово «младенец» перестало быть общеупотребительным, довольно далеко оторвалось от своего первоначального значения, приобрело чисто религиозный смысл и стало применяться главным образом по отношению к Младенцу Христу, обозначая Его уникальность и необыкновенность.