С Евангелием

Серушка остановилась. Ночная тьма, как тать, ползла по снегу, делая его серым, неприветливым. Игривый ветер рванул одежду, солому, гриву лошади, обдав путников облаком колючего холодного снега. Бледная луна выглянула из-за темных разорванных туч и скупо осветила снежное необъятное поле… Было видно, как снежная поземка неслась по полю, быстро засыпая дорогу и следы людей.

— Гони скорее! — крикнул Николай Иванович соседу. — Там замерзают люди!

Но Серушка от удара кнутом только подняла свою голову и махнула хвостом. Хозяину жалко было бить бедную лошадку, но ведь там, впереди, гибли люди. Дровни медленно тащились вперед. Потеряв твердую дорогу, Серушка отступила в сторону и увязла по брюхо в глубокий снег. Одновременно Иван Петрович увидел в стороне, недалеко от них, небольшой курганчик снега.

— Не замело ли кого? — подумал он и, спрыгнув с саней, полез прямо по снегу к холмику.

— Люди! — услышал по ветру Николай Иванович приятельский голос.

Да, это были люди. Еще пять минут — и они совсем погибли бы. Мать обняла Ваню, прижала к себе, закрыв его своей старой одеждой.

Идти дальше они уже не могли, сели на самой дороге и от усталости заснули. Сначала Ваня кричал. Его тоненький детский голосок подхватывал ветер и нес в снежную даль. А потом и он затих, прижавшись к матери. Ураган и поземка забросали их снегом и… Они забылись от леденящей ночной стужи…

Спустя час или больше Иван Петрович удивленно спрашивал обогревшегося Ваню:

— Куда это вы идете в такую ужасную погоду?

— В церковь идем.

— А разве в Матреновке нет церкви?

— Есть, но она — живоцерковная.

— Как живоцерковная? — смущенно и несколько раздраженно спросил Иван Петрович.

— Да так вот, и живоцерковная! — ответил Ваня восторженно, со знанием дела и поглядел на свою мать.

— Мы — православные, — сказала старушка, — и в церковь обновленческую не ходим.

— А-а! Вот оно что! — протянул Иван Петрович и переглянулся со своим приятелем. — А куда же вы ходите молиться?

— Да вот в село Покровское, к отцу Кириллу. Он, бедный, так много перетерпел от обновленцев! А все-таки служит по-старому. Намедни его хотели прямо убить каких-то два пьяных мужика. Знать, подговорили их, но Бог спас батюшку, а их, антихристов, гром поразил.

Мать говорила убежденно и смело. Ваня слушал, а Иван Петрович с Николаем Ивановичем чего-то краснели и волновались…

Хозяйка дома, где остановились путники, тоже внимательно слушала рассказ старушки, а потом добавила:

— Слышала я, будто эти разбойники хотят отомстить отцу Кириллу, но Господь опять защитит доброго пастыря и поразит злодеев!

— Так им и надо! — вставил Ваня свое веское слово. — Они — живоцерковники, вот и все!

Ивану Петровичу и Николаю Ивановичу было страшно стыдно за себя. Эти добрые люди не знали, что речь идет о них. Ведь их обновленческий поп Николай из села Матреновки подкупил за большие деньги: убить отца Кирилла, потому что он один не хотел идти в другую, “живую церковь”.

В первый раз они убежали от отца Кирилла в каком-то ужасном страхе. Теперь ехали снова, чтобы довершить злодейство. Но после разговора с этими православными людьми их темные сердца пронизал какой-то таинственный свет, и они, простившись с хозяйкой, вернулись обратно домой.

А Ваня, милый Ваня давно уже похоронил свою любимую мамочку. Теперь он — опытный священник; служит в одном из приходов Московской епархии и усердно борется за святое Православие.

ПЛЕМЯННИЧЕК

А вот отец Григорий не дожил до наших дней. Его засадил в тюрьму его же родной племянник, диакон Максим, с которым вместе служил отец Григорий. Ведь умирал племянничек от голода при язве смертельной. Отец Григорий спас его и пристроил к себе служить, но диакон Максим и отплатил ему за все это.

“И восстанут дети на родителей и умертвят их” (Мф. 10, 21).

Понравилось диакону Максиму обновленчество. Видите ли, он, будучи в сане диакона, захотел вторично жениться, да еще на монахине. Обновленческие “архиереи” разрешили ему это делать. Вот и диакон Максим перешел целиком: и душой, и телом в омут обновленчества. А еще обновленчество ему нравилось и потому, что он, будучи диаконом, живя с молодой своей женой, может быть архиереем. Как ведь складно-то! И с женой спать, и архиерейскую мантию с митрой надевать! Все можно ему в новой, обновленческой вере. А самое-то главное — что обновленческое духовенство никто-никто не трогал: ни правители, ни даже самые бесы (они любили обновленцев очень сильно). И вот, ловко учитывая всю эту выгодную ситуацию, диакон Максим и погрузился весь в новую, “живую” церковь.

Однажды у него со своим дядей был такой разговор:

— Ты, дядя, — сказал диакон Максим отцу Григорию, — умный человек, а вот не учитываешь реальность вещей.

— То есть, каких вещей? — поинтересовался дядя.

— Да вот хотя бы обновленческих идей! Ведь они разумны и необходимы для Церкви.

Отец Григорий подумал и сказал:

— Видишь ли, мой дорогой племянничек, обновленчество нужно тому, кто хочет иметь пять жен и в то же время быть митрополитом.